Сто лет и чемодан денег в придачу

Юнас Юнассон Сто лет и чемодан денег в придачу

В умении заворожить слушателей своими историями вряд ли кто мог сравниться с моим дедом, маминым отцом, когда тот усаживался на лавочку у крыльца, чуть подавшись вперед и опираясь на палку, с полным ртом табачной жвачки.

— Но дедушка, — изумлялись мы, внуки, — неужто все это так и было на самом деле?

— Кто одну правду сказывает, того и слушать не стоит, — отвечал дед.

Ему посвящается эта книга.

Юнас Юнассон

Глава 1 Понедельник, 2 мая 2005 года

Скажете, надо было загодя определиться и всем так и объявить, быть мужчиной? Да только Аллан Карлсон не имел привычки долго раздумывать.

Так что не успела сама эта мысль как следует укорениться у него в голове, как он распахнул окно своей комнаты на первом этаже интерната для престарелых в сёдерманландском Мальмчёпинге и вылез на цветочную рабатку.

Маневр дался не без труда, что неудивительно: ведь Аллану в этот самый день как раз стукнуло сто лет. Оставалось меньше часа до того, как в общей гостиной интерната разразится празднование с угощением. Сам муниципальный советник будет. И местная газета. И все остальное старичье. И персонал в полном составе со свирепой сестрой Алис во главе.

И только главное действующее лицо появляться там не собиралось.

Глава 2 Понедельник, 2 мая 2005 года

Аллан Карлсон задумался, уже стоя среди анютиных глазок, которыми была засажена рабатка, идущая вдоль длинной стены интерната для престарелых. Одет он был в коричневый пиджак, коричневые брюки, на ногах — коричневые тапки. Не законодатель моды, конечно, ну да в его возрасте законодатели моды встречаются не так уж и часто. К тому же он в бегах — сбежал с собственного дня рождения, что тоже бывает не часто в его возрасте, во многом потому, что люди его возраста тоже, в общем, попадаются не на каждом шагу.

А задумался Аллан над тем, имеет ли смысл карабкаться обратно только ради того, чтобы забрать шляпу и туфли. Однако, нащупав, что кошелек, по крайней мере, на месте, во внутреннем кармане, решил, что сойдет и так. К тому же сестра Алис уже не один раз проявляла шестое чувство (где бы он ни прятал бреннвин,[1] она его неизменно находила) — а вдруг она как раз сейчас устроит обход и почует неладное?

Лучше сразу уходить, пока время есть, решил Аллан и, скрипя коленками, выбрался из рабатки. В кошельке, сколько он помнил, лежала заначка в несколько сотенных, и это хорошо, поскольку скрыться бесплатно может и не получиться.

Он повернул голову и взглянул на интернат, который совсем еще недавно считал своим последним пристанищем на земле. И сказал себе, что помереть можно как-нибудь в другой раз и в другом месте.

Столетний юбиляр пустился в дорогу в своих расписных тапках (названных так потому, что мужчины перезрелого возраста редко попадают дальше своей обуви, когда писают). Сперва по парку, потом по открытому полю, где изредка устраивают ярмарку в этом обычно таком тихом городке. Через пару сотен метров Аллан зашел за средневековую церковь — главную местную достопримечательность — и опустился на скамью возле нескольких могильных памятников, чтобы дать коленкам успокоиться. Общий градус религиозности в окрестностях позволял рассчитывать, что Аллана там побеспокоят не скоро. Напротив скамейки, где сидел Аллан, по иронии судьбы оказалось надгробие его одногодка, некоего Хеннинга Альготсона. Разница между ровесниками была в том, что Хеннинг скончался шестьюдесятью одним годом раньше.

Другой бы на месте Аллана, наверное, задумался, отчего этот Хеннинг вдруг взял и помер всего тридцати девяти лет от роду. Но Аллан не имел привычки совать нос не в свое дело, когда без этого можно обойтись, а обойтись, как правило, бывало можно.

Зато он подумал, что ошибался, когда сидел в доме престарелых и мечтал поскорее умереть. Ведь как бы ни болело во всем теле, а все равно куда интересней и познавательней удирать от сестры Алис, чем смирно лежать под двухметровым слоем земли.

После этого именинник поднялся, пересилив ломоту в коленях, попрощался с Хеннингом Альготсоном и продолжил свой не вполне спланированный побег.