Сто лет криминалистики

Процесс над Дональдом Мерреттом начался 1 февраля 1927 года в Верховном суде на Парламент-сквер в Эдинбурге с лордом Альнессом в качестве судьи, шестью женщинами и девятью мужчинами в качестве присяжных. Когда Дональд Мерретт появился на скамье подсудимых, хорошо выглядевший, высокий, широкоплечий, он произвел впечатление человека спокойного, мало интересующегося всем происходящим, как будто речь шла не о нем, не о его жизни. С 1 по 3 февраля перед судом прошли свидетели обвинения, от инспектора Флеминга, Элизы Пенн до докторов Беля и Холкомба. Показания Флеминга больше походили на защиту обвиняемого. То, что Берта Хилл, Элиза Пенн, доктора Бель и Холкомб говорили о рассказах потерпевшей, мало принималось во внимание. Защитник Мерретта, Ачисон, упорно и настойчиво старался свести на нет показания врачей о состоянии раны. Но врачи не сдавались. Они, конечно, не судебные медики, но зато хирурги. А из судебных медиков никто не видел рану в первые дни после ранения. Ведь это не их вина, что на место происшествия не был тотчас доставлен судебный медик. Рана кровоточила, и ее необходимо было расчистить. Но они категорически заявили, что заметили бы следы от выстрела с близкого расстояния.

3 февраля 1927 года наступил решающий момент. Литлджон выступил главным свидетелем обвинения. Он плохо себя чувствовал. Но уже после первых его слов стало ясно, что он имеет силы для защиты своего мнения. Он подробно изложил, как проводились эксперименты и к каким выводам и результатам они привели.

Ачисон записывал каждое его слово. Перед ним лежали книги по судебной медицине, среди них альбом иллюстраций Литлджона «Судебная медицина» и книга Сиднея Смита «Судебная медицина и токсикология». Ачисон предварительно ознакомился с этой литературой, чтобы быть готовым к выступлению Бернарда Спилсбери.

Так он приступил к перекрестному допросу Литлджона. Он спросил, не Литлджон ли написал вступление к книге Сиднея Смита. «Да», — был ответ.

Литлджон одобряет это произведение?

Конечно.

И тогда защитник прочитал: «Эксперт должен иметь в виду, что патроны автоматического оружия наполнены бездымным порохом и что отсутствие следов ожога и копоти при выстрелах с близкого расстояния не исключает возможности самоубийства». Литлджону было нетрудно отразить эту атаку. Он предложил продолжить чтение. Там Сидней Смит как раз писал, что установлению истины может помочь только эксперимент с оружием и патронами, которыми произведен выстрел. Он и провел эксперимент, в ходе которого установил, что так называемый бездымный порох в патронах Мерретта оставляет отчетливые следы.

Тогда Ачисон заявил: «А как обстоит дело со следами бездымного пороха при мытье?» Литлджон не будет возражать, если он процитирует книгу «Судебная медицина», которую профессор Литлджон опубликовал в 1925 году? На стр. 120 Литлджон дает иллюстрацию входного пулевого отверстия при самоубийстве до и после расчистки раны. При этом он пишет: «Губкой можно смыть копоть от порохового дыма». Придерживается ли Литлджон и теперь того же мнения? Конечно, Литлджон не отказывается от своего утверждения. Он предложил и на этот раз продолжить чтение. Дальше сказано, что копоть смывается, но зато невозможно удалить вкрапления пороха, которые отчетливо видны на иллюстрации стр. 120.

Ачисон с ожесточением пытался добиться от Литлджона показаний, что следы могут быть уничтожены при кровотечении или каких-либо других обстоятельствах, но все было напрасно: Литлджон упорно стоял на своем. Наконец Ачисон оставил его в покое.

Глайстеру ничего не оставалось, как только подтвердить правоту Литлджона. Теперь все зависело от Спилсбери. Что он приготовил? Удастся ли ему убедить присяжных, как это случалось в многочисленных процессах в Англии?

7 февраля, после нескольких дней, которые ушли на разбор вопроса о растратах Дональдом Мерреттом денег матери, свидетелем выступил Спилсбери.

Пятидесятилетний Спилсбери привык считать себя непогрешимым человеком, которому присяжные верят безоговорочно. С 1922 года его знания и опыт обогатились еще пятью тысячами вскрытий. И все же 1925 год был годом его кризиса.

8 декабре 1924 года бесследно исчезла двадцатитрехлетняя лондонская стенографистка Элиза Камерон. Единственное, что о ней было известно, так это то, что она собиралась навестить своего жениха, некоего Нормана Торна. У Торна была небольшая птицеферма в Гровбору в Суссексе. Он утверждал, что не виделся с Элизой. Однако спустя несколько недель ее труп был найден закопанным на птицеферме. Ни головы, ни ног не нашли. Теперь Торн признался, что расчленил и похоронил труп Элизы. Элиза приехала к нему, чтобы принудить жениться на ней. А он отказывался. Элиза осталась в его комнатушке, в то время как он уехал к другой девушке. Вернувшись, он увидел, что Элиза повесилась на балке крыши. Испугавшись, что его обвинят в убийстве, он захоронил ее у себя на птицеферме.