Попытка убийства в Париже не увенчалась успехом, потому что Лафарг съел слишком мало пирога. Тогда обвиняемая снова попыталась приобрести мышьяк, но безуспешно. Правда, у нее еще было достаточно мышьяка, чтобы отравить обед вернувшегося домой мужа. Он снова заболел. 4 января ей удалось получить рецепт на четыре грана мышьяка, а несколько дней спустя через слугу Дениса она стала обладательницей еще большего количества яда. Садовнику она поручила приготовить из мышьяка пасту для крыс, вручив ему порошок каустической соды, а настоящий мышьяк спрятала в своей малахитовой коробочке, которую носила все время с собой, и подмешивала яд в напитки для мужа, пока тот после десяти дней борьбы со смертью не умер. «К счастью, — сказал в заключение Дежу, — химическая наука пришла на помощь следствию и предоставила возможность доказать преступление, обнаружив яд в самой жертве. Наступило новое время, время, когда преступление не останется безнаказанным. Представители этого нового времени, врачи из Брива, предстанут перед господами судьями и присяжными и помогут восторжествовать справедливости».
Несмотря на эти слова прокурора, делу Марии Лафарг, может быть, и не пришлось бы стать драматической премьерой токсикологии, но свою роковую роль сыграл случай. Он заключался в том, что мэтр Пайе, защитник Марии, в то же время был адвокатом «короля токсикологии» Орфилы.
Пайе сразу понял, что против его подзащитной имеется достаточно много улик, но самая большая опасность заключалась в том, что в теле Шарля Лафарга может быть обнаружен яд. Если в наличии яда удастся убедить судей и присяжных, то мало надежды на оправдание Марии Лафарг. Но если удастся поколебать убедительность доказательств наличия яда, то Мария Лафарг еще может быть спасена.
Как только Пайе получил данные о химических исследованиях в Бриве, он отправился к Орфиле за советом. И Орфила вооружил его для борьбы с провинциальными врачами.
Недостаточность знаний и небрежность врачей из Брива чувствовались в каждой строке их заключения. Желтый, растворимый в аммиаке осадок? Орфила повел Пайе в свою лабораторию и показал ему желтые осадки, в которых не было и следа мышьяка. Он показал ему, что даже осаждение металлических бляшек в колбах еще ни о чем не свидетельствует, если их не подвергнуть дальнейшему исследованию на мышьяк. В Бриве колба взорвалась, прежде чем образовались бляшки мышьяка. Кто при таких обстоятельствах осмелится утверждать наличие мышьяка? Подобное могло бы еще иметь место до изобретения Маршем аппарата, но теперь, в 1840 году, ничего не знать об аппарате Марша и без него пытаться доказать наличие мышьяка — это по крайней мере наглость. Позднее Орфила в письменной форме раскритиковал исследования, осуществленные в Бриве, и предоставил этот документ в распоряжение Пайе.
Так подготовился Пайе к встрече 3 сентября 1840 года с врачами д'Альбэем и Масеной, пришедшими в зал суда, чтобы ознакомить суд со своими исследованиями. Незадолго до начала разбора дела случай привел к защитнику свидетеля, который наблюдал крайнюю небрежность, проявленную врачами из Брива в обращении с материалом исследования трупа Лафарга. Они даже не нашли нужным хранить желудок Лафарга в чистом сосуде. Секретарь следователя несколько дней держал его просто в ящике стола, прежде чем врачи приступили к исследованиям.
Д'Альбэю и Масене недолго пришлось наслаждаться вниманием публики, которая не без содрогания впервые слышала, как желудок был разрезан и выделен из него яд.
Пайе слушал их, предвкушая удовольствие. Не успели они кончить, как он поднялся и стал забрасывать остолбеневших от неожиданности врачей вопросами, слышали ли они об Орфиле. Конечно, они читали произведения Орфилы. Так, воскликнул Пайе, какие произведения? Может быть, вышедшие двадцать лет назад? Может быть, господам врачам не известно, что с тех пор многое изменилось? Может быть, господа когда-нибудь слышали о Джеймсе Марше и его аппарате, с помощью которого осуществляется выделение мышьяка?
Судьи, присяжные и публика с удивлением смотрели на бледного Масену, когда тот признался, что имя Марша ему не знакомо. Тут Пайе зачитал заключение Орфилы, где он обвинял врачей Брива в невежестве и небрежности. Пайе потребовал, чтобы в суд был приглашен Орфила.