Сто лет криминалистики

Труп осмотрел коронер Луиз Шульце. Течение болезни и контракция зрачков слишком явно указывали на отравление морфием, чтобы Шульце мог этого не заметить. Но истинная подоплека события была не известна, а распространенное в Новом Свете стремление коронеров, прокуроров и адвокатов экономить средства общественных касс на химических анализах и судах привело к тому, что сначала отказались вообще от какого-либо расследования. Правда, здесь сыграло свою роль и то обстоятельство, что мать пострадавшей, желая скрыть интимные отношения Елены и Гарриса, заявила, что у ее дочери с детства было больное сердце. Лишь позже выяснилось, что это было ложью, так как мать Елены стремилась избежать расследования, которое могло «запятнать гражданскую честь» дочери. Своей ложью она дала коронеру возможность объяснить случившееся несчастным случаем. Либо аптекарь при изготовлении лекарства ошибся и доза морфия была слишком большой, либо Елена вопреки предписанию Гарриса вместо одной приняла две капсулы и сердце не выдержало двойной дозы морфия. 7 февраля 1891 года Елена Поттс была похоронена.

Но спустя несколько месяцев, 21 мая, репортер Ик Уайт сообщил ньюйоркцам через газету «Уорлд» сенсацию дня. Он напал на след тайной подоплеки дела, заставил мать Елены Поттс признаться в ее ложных показаниях, выявил любовные похождения Гарриса, описал во всех подробностях симптомы предсмертной болезни Елены, потребовал от атторнея района Николя и его представителя Фрэнсиса Уэллмэна, чтобы труп эксгумировали и поручили исследовать его на яд единственному крупному токсикологу Нью-Йорка тех лет доктору Рудольфу Уитхаусу. Уитхаус во всех предоставленных ему для исследования органах обнаружил морфий. Тогда Гарриса арестовали и обвинили в отравлении жены. Он, мол, передал ей в одной из капсул снотворного смертельную дозу морфия, достать который для него, студента-медика, не представляло трудностей.

Изготовление капсул он сознательно поручил аптеке, чтобы иметь свидетелей их безвредности. Но одну из капсул он наполнил смертельной дозой яда и передал ее с тремя безвредными капсулами своей жене. Он рассчитывал, что когда Елена примет капсулу с ядом, то оставшиеся докажут свою безвредность. Если же Елена примет капсулу с ядом последней, то две предусмотрительно оставленные Гаррисом капсулы и добровольно переданные им прокурору докажут невинность его намерений.

4 января 1892 года судья Смит начал судебный процесс, который после длительных споров закончился смертным приговором для Гарриса.

С тех пор прошло всего несколько недель, и репортер Уайт помнил все подробности сенсационного процесса, когда 3 мая 1892 года он занялся доктором Бухананом. Очень скоро он нашел подтверждение рассказам Смита. В суде по вопросам о наследстве он познакомился с завещанием Анни Буханан. Макомбер и Дория быстро разговорились, когда Уайт угостил их виски. Они сообщили, что Буханан покинул Нью-Йорк, чтобы отдохнуть от тягот своей супружеской жизни. Куда он поехал, этого ни один из них не знал. Когда же Уайт попросил одного коллегу в Галифаксе навести справки о прежней жизни Буханана, то получил известие, от которого у него сначала захватило дух: Буханан находился в Новой Шотландии и 15 мая снова женился на своей бывшей жене Елене. Оба собирались вернуться в Нью-Йорк, где, как сообщили из Галифакса, «Буханана ожидает значительное наследство».

С этого момента Уайт был убежден, что у него впереди большая сенсация. Убеждение стало еще глубже, когда он вторично побеседовал с Макомбером и Дория. Дория вспомнил об одном произведшем на него большое впечатление событии, истинного значения которого он, однако, не понял. В июле, в ночь после осуждения Карлиля Гарриса, Буханан появился в ресторанчике Макомбера. Он хвастался и назвал Гарриса дураком, потому что тот дал себя «уличить». «Доктор говорил, — рассказывал Дория, — что при убийстве морфием можно избежать наказания. Каждой кислоте противостоит основание, и для каждой реакции имеется антиреакция».

Теперь Уайт отправился к врачу Макинтиру, лечившему Анни Буханан перед ее смертью. Макинтир, естественно, насторожился, когда Уайт стал настаивать на том, чтобы он подумал, правилен ли его диагноз относительно кровоизлияния и не наблюдал ли он симптомов отравления морфием. Но врач стал приветливее, услышав высказывание Буханана о Гаррисе. Он признался, что определенные симптомы отравления морфием он действительно наблюдал. Но главный признак, сужение зрачков, ему не довелось наблюдать ни одной минуты. Поэтому был поставлен диагноз «кровоизлияние в мозг». Такие кровоизлияния часто вызывали симптомы, похожие на отравление морфием. При кровоизлиянии в определенную область мозга может произойти даже сужение зрачков. Может быть, Уайт помнит, что этот необычный феномен сыграл также определенную роль в процессе против Гарриса.