Читаем Сто лет Папаши Упрямца полностью

А кто тогда?

Вэй Цзяцай первым заподозрил Лань Мао, но Папаша Упрямец отверг это предположение. Он сказал:

У Лань Мао и Цинь Гуйе не было супружеских отношений, разве это может быть его ребенок? Десять лет назад я по отдельности расспрашивал и его, и Цинь Гуйе, их ответы были одинаковыми.

А что, если они сговорились и оба сказали неправду?

Староста Мэн произнес: Кто настоящий отец ребенка, боюсь, знает только Цинь Гуйе. Просто спроси ее.

Вэй Цзяцай сказал: Спросить? Да она теперь ничего не скажет, даже если я забью ее до смерти!

После того как Вэй Цзяцая предупредили, чтобы он больше не бил жену и не лез к Лань Мао, это все временно утихло и не получило широкой огласки. Знали о деле лишь Вэй Цзяцай, Цинь Гуйе, Папаша Упрямец, староста Мэн и мой отец.

После рассказа отца о нем узнал еще и я.

Я спросил отца: А что сейчас с Лань Мао?

Отец на мгновение задумался: Ситуация непростая, надо бы его предупредить, чтобы был поосторожнее. Может, будет лучше, если ты к нему сходишь. Ты – студент университета, думаю, сообразишь, что делать и как сказать.

Я отправился на поиски Лань Мао.

Он в школе, подумал я.

Лань Мао уже десять лет жил в начальной школе Шанлина.

После вынесенного Папашей Упрямцем решения Лань Мао от нас не уехал. Он не соглашался уезжать, просто не хотел, и все; как затонувший корабль, был пришвартован к Шанлину и жил все в той же комнате в начальной школе. Утешения, уговоры, попытки выгнать, посулы и угрозы – все было бесполезно. Лань Мао принял твердое решение не покидать Шанлин и жить рядом с женщиной, которую хотел бы вернуть. Мужем ей стать не смог, может, удастся стать младшим братом? Ей не суждено быть его женой, так можно же считать ее старшей сестрой? Ведь они с детства росли вместе, как брат и сестра. К тому же он из кадрового работника превратился в крестьянина, стыдно возвращаться в родной край. Цинь Гуйе не станет презирать его, она – его опора. Раз она живет в Шанлине, то и он останется тут, живым или мертвым.

Я присутствовал на том собрании, где Папаша Упрямец, староста Мэн и мой отец решали, останется ли в Шанлине Лань Мао. Я был ответственным за то, чтобы подливать собравшимся воду.

Мой отец сказал: Лань Мао окончил среднюю школу, он более образованный, чем я. Я бросил учебу в первом классе средней школы. У меня астма, и когда случается приступ, приходится идти в больницу и лежать там, занятия в такие дни не могу проводить. Тогда давайте оставим его учителем на замену, как вы полагаете?

Староста ответил: Оставить-то его можно, но это должна решить народная коммуна, иначе у него не будет зарплаты. В деревне нет денег на это.

Папаша Упрямец сказал: Тогда давайте считать трудоединицы, а зарплату будем платить продовольствием!

Трое взрослых неожиданно пришли к согласию в вопросе, оставлять ли Лань Мао. Не дожидаясь официального оглашения решения, я из сельсовета прилетел в школу и сказал отчаявшемуся Лань Мао:

Вы будете моим учителем!

Лань Мао учил меня с четвертого по пятый класс. Его уроки были лучше отцовских, все-таки он учился в школе на два года дольше. А может быть, он знал, что поставить его учителем на замену было идеей моего отца, поэтому он с особым усердием учил меня – в качестве благодарности.

Я оказался прав: учитель Лань Мао был в школе. Я издалека увидел, что он стоит на лестнице, приставленной к баскетбольной стойке, и прибивает баскетбольный щит. Щит полностью преобразился, можно было даже почувствовать запах краски. Я не стал подходить близко, чтобы случайно никого не напугать, и смотрел на его спину, маячившую высоко вверху, он был словно альпинист на отвесной скале.

Наконец учитель Лань Мао закончил свою работу и спустился с лестницы. Он повернулся и увидел меня. Только тогда я подошел к нему. Он был все таким же худощавым, только седых волос прибавилось, как у белоголового лангура.

Он улыбнулся мне: Вернулся!

Я ответил: Вернулся!

Он оглядел меня с ног до головы: А ты стал выше.

Я сказал, глядя на баскетбольную стойку с новым щитом: Эта стойка была здесь еще до того, как я пошел в начальную школу, ей более десяти лет.

Он низко опустил голову и произнес, глядя на землю: Недавно отсюда упал один ученик.

Я слышал, отец рассказал.

Если бы я был в школе в тот день, ничего не произошло бы.

Я сказал: Это не ваша вина.

Ученик, получивший травму, – Вэй Чжункуань, проговорил он серьезным тоном, как бы подчеркивая исключительность этого ученика.

Вэй Чжункуаня уже выписали из больницы. Дети быстро выздоравливают.

Тогда было воскресенье, я поехал в областное почтовое отделение, чтобы выписать газеты на полгода. На полпути домой встретил тех, кто отвозил травмированного Вэй Чжункуаня в больницу. Я поехал вместе с ними. А когда его перевозили в уездную больницу, уже не стал сопровождать.

Почему не стали?

Мне не позволили.

Почему не позволили?

Его отец был против, и мама тоже.

Почему?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза