Сто лет пути

Шаховскому не хотелось ни встречаться, ни разговаривать с человеком, который… предает, пусть даже из самых высоких, патриотических соображений. Он знал, что встречаться придется, готовился к разговору, уверял себя, что без помощи этого человека никак не обойтись, да и в лицо его знать должно – вдруг, паче чаяния, на самом деле придется стрелять!

– Этот человек многим рискует, – хмуро сказал Петр Аркадьевич, словно отвечая на его мысли. – В случае благополучного завершения операции нам предстоит долго и тщательно его прятать. И поручиться за его жизнь никто не сможет. Террористы – господа мстительные и злопамятные. Если его найдут, уничтожат без разговоров. На войне, как на войне, – прибавил он по-французски.

– Война с собственным народом? – не удержался Дмитрий Иванович. – Не слишком ли далеко мы зайдем на этом пути?

– Прикажете уговаривать, князь? Объяснять террористам и убийцам, что есть цивилизованные методы борьбы, как в Европе?

– Да в том-то и беда, что цивилизованные методы появились недавно!.. Думу следовало гораздо раньше создавать. Прогрессивная часть общества много лет жила надеждой на парламент и конституцию.

– А та часть общества, которая людей взрывает, стреляет, банки именем революции грабит, это какая, позвольте спросить? Которая выборы в Думу бойкотировала, чтобы продолжать убивать и грабить? Куда эту часть прикажете отнести?

– Тут мы с вами на разных позициях стоим, Петр Аркадьевич.

– У меня одна позиция, Дмитрий Иванович. Революционерам нужны великие потрясения, а нам великая Россия. Смею надеться, что и вам тоже.

– Величие не казнями достигается, – тихо сказал Дмитрий Иванович, – а многолетней работой. Облегчением участи народной и выходом из многовековой тьмы. Ограничением власти, дарованием свобод, прежде всего гражданских.

Столыпин вспылил:

– Попробуйте уговорить господ террористов, чтоб они тихо сидели и ждали результатов вашей многолетней работы! На силу надобно отвечать силой, а не уговорами! Беззаконие карать жестоко.

– Да вы ведь и караете, а толку мало. Террор не останавливается.

– Дайте срок, остановим.

Помолчали. Министр вдруг усмехнулся.

– Вот ведь какая штука: мы с вами совсем по-разному на жизнь смотрим, а дело одно делаем. Все пытаемся Родину спасти. Идемте, Дмитрий Иванович.

Министр внутренних дел решительно прошагал к двери в дальнем углу кабинета, распахнул ее и пропустил вперед Шаховского. За столом в крохотном помещении сидел молодой человек в синем мундире, который вскочил при их появлении. Князь помедлил. Министр, не взглянув, прошел дальше, вот и еще одна дверь, и опять стол и синий мундир. Затем тесный коридор, плохо освещенный, несколько ступенек вниз.

– Мы сейчас переходим улицу, – заметил министр, оглянувшись через плечо. – Из этого коридора можно попасть в любое помещение нашего ведомства, а можно и в соседнее здание. Когда дело особо секретное, я пользуюсь переходом, чтоб даже ближайшие сотрудники не видели, с кем я встречаюсь.

Шаховской чувствовал себя отчасти графом Монте-Кристо, отчасти персонажем драмы «Разбойники». И неловко было отчего-то, стыдно даже!

Несколько ступенек вверх, опять коридор и крохотная приемная, в которой никого не было, министр распахнул дверь.

В комнате, обставленной канцелярской мебелью, под картиной, на которой утлое суденышко боролось с грозными волнами на фоне багряного заката, сидел человек в партикулярном платье, полностью занавесившись газетой «Речь».

Человек за газетой секунду помедлил, а потом смял ее и поднялся навстречу вошедшим. Шаховской замер.

– Думаю, представлять вас друг другу излишне. Вы люди знакомые.

– Дмитрий Иванович, – сказал человек и твердо посмотрел Шаховскому в глаза.

– А… Алексей Федорович, – выговорил князь с усилием и оглянулся на Столыпина. – Да, но… как же так?

Депутат от социал-демократической партии Алябьев в щегольском галстуке собственной персоной в секретном кабинете министра внутренних дел?!

– Алексей Федорович уже несколько лет внедрен в самые радикальные революционные круги. Ему там полностью доверяют.

Шаховской ничего не понимал.

– Но ведь говорили о вашем выходе из партии! Социал-демократы выборы в Думу бойкотировали, вы одиночкой шли.

– Это ничего не значит, князь, – возразил Алябьев твердо. – У подпольщиков свои игры. Я был и остался в партии.

– Алексей Федорович, – самодовольно сказал Столыпин, – один из ценнейших наших сотрудников.

– Выходит, вы знали о заговоре против министра финансов?!

– Нет.

– Как это возможно?

Алябьев отошел к окну и заложил руки за спину.

– Конспирация, Дмитрий Иванович. Когда планируются столь серьезные операции, о них знают только непосредственные исполнители и два члена ЦК. Не три и не четыре!.. Чтобы в случае провала полиция во главе с Петром Аркадьевичем, – тут он слегка поклонился министру, – не могла выйти на след других руководителей боевых групп, и партия не была бы обезглавлена. Об этом заговоре я ничего не знаю.

Князь все еще не мог поверить.

– А ваш помощник?! Он-то откуда узнал?!