Сто лет

– Интересно, у нее так и останутся эти длинные черные волосики? – спросила она.

– Скоро она, как и все новорожденные, облысеет, – ответила повитуха. – А там, если ей повезет, волосы вырастут опять.

Альфред и мальчики вереницей спустились со второго этажа. Альфред нес гармошку на груди, залихватски растянув мехи. Согнув колени и согнувшись всем телом над бельевой корзиной, он повел мехи на место. Взметнулись звуки вальса.

– Ты до смерти испугаешь ребенка! – воскликнула Хельга.

Но Альфред не обратил на ее слова внимания, по привычке он подергивал уголком рта в такт музыке. При этом он тихонько посмеивался. Мальчики с удивлением, но не враждебно заглянули в корзину.

Эмма вернулась из хлева и процедила молоко в чулане. Она тоже наклонилась над корзиной со странным выражением лица. Ее лицо казалось загорелым, хотя в это время года солнце вообще не появлялось на небе. Эмма со своей лошадью всегда носились как ветер.

– Йордис, ты родила воскресного ребенка! – воскликнула она и провела рукой по глазам.

– Сейчас я приготовлю бутерброды на всех! – сказала Хельга и принялась за дело.

В тот вечер дети, Фред и Агнар, легли спать поздно. Повитуха решила повременить с отъездом домой, пока не полегчает спине. И когда Альфред снова заиграл на гармошке, Эмма осторожно обняла повитуху и галантно повела ее в танце. Сначала немного скованно, но потом обе с достоинством уже вели каждая свою партию.

Рукава на блузе у повитухи были высоко закатаны. Но резиновый фартук она все-таки сняла.

– Мне бы следовало причесаться, – вздохнула она.

– Нашла о чем думать. А от меня пахнет хлевом!

Эмма, как мужчина, носила брюки. Так было практичнее. Блузка в мелкую клетку с кружевами на планке для пуговиц висела навыпуск. С пылающими щеками Эмма кружила повитуху так, что тканые половички спаслись бегством под стол.

Альфред прижался щекой к мехам, его пальцы бегали по клавишам. С довольным выражением лица он шевелил губами в такт переменного темпа медленного вальса.

Йордис лежала на столе в чистой ночной рубашке с большой подушкой под головой и ребенком у груди. Укрытая до половины ватным одеялом в застиранном цветастом пододеяльнике. Полная луна поднялась настолько, что смогла заглянуть в окно кухни. Небо было чистое и звездное, но вечер – темный.

Сестры переглянулись, словно поблагодарили друг друга за совместно проделанную работу.

Хельге стало жарко, хотя на ней было старое летнее платье с открытым воротом. Она высунулась в окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, забыв о том, что, соблюдая правила светомаскировки, следует спустить шторы. Окно было разрисовано морозным узором. Дрожащая пелена холода впорхнула в комнату.

– Вы уже придумали, как назовете ребенка? – спросила Эмма, не прерывая танца.

Йордис взглянула на девочку, которая вдруг стала действительностью.

– Ее будут звать Хербьёрг!

– Какое-то языческое имя! – заметила повитуха и продолжала танцевать, насколько ей позволяла спина.

– Это не важно, – сказала Йордис.