Сто первый километр

Катилась по улице Горького, по московскому Броду, пестрая, беззаботная толпа. Нарядные люди вышли на вечерний променад. Здесь были не только молодые. Шикарно одетые известные актеры, солидные артельщики, короли пошивочных, часовых и ювелирных дел.

Чуть попозже рассосется плотный поток. Разойдутся люди по любимым ресторанам.

Вот у «Коктейля» уже очередь человек двадцать.

Живет вечерняя Москва. Плавно переходит к ночным развлечениям.

А их в центре сколько угодно. Кафе до часу ночи. Рестораны до четырех. А захотел – можешь на знаменитый «ночник» попасть в Дом ученых или Дом журналиста. Там после двенадцати начинает играть настоящий джаз. Танцуй под Гленна Миллера хоть до самого утра.

Власти, запретившие джаз как буржуазную диверсию, закрывали до поры до времени глаза на ночные развлечения соотечественников.

Наконец из дверей степенно вышла нужная компания. Конечно, пальто у них были разные, но кепки букле одинаковые, серые, пошитые одним мастером в Столешниковом переулке.

Чернов подошел к здоровому грузину с чуть приплюснутым, как у борца, носом.

– Привет, Бондо.

– Привет, Виктор. Пошли с нами в «Асторию».

– Бондо, дело есть.

К Чернову подошел высокий парень в светло-сером пушистом пальто, протянул руку:

– Что за дело?

– Надо, чтобы вы пошли с нами, Эдик. Да ты не смотри так, просто дело серьезное, поговорить надо.

– Слушай, Виктор, ты мне жизнь портишь, – засмеялся Бондо, – такую девушку заклеил.

– А мы все вместе пойдем, – вмешался Никитин, – она нам больше вас нужна.

– Хорошо, Чернов, – Эдик поправил шарф, – ты просишь, мы сделаем. Куда идти?

– В «полтинник».

Они шли по улице Горького, словно гуляли. Безмятежно и бездумно. Но Никитин чувствовал, как напряжены их спины.

Не знал он, сколько их друзей так же мирно приглашали побеседовать в отделение, а оттуда увозили на Лубянку. Увозили, и они исчезали из иллюзорно-радостной столичной жизни.

– А они тебя уважают, – сказал Никитин Чернову.

– Есть малость. Я к ним тоже хорошо отношусь. Ребята славные. Книжники, театралы, спорщики. Конечно, постоять за себя могут. Иногда такие процессы устраивают, держись только.

– С блатняками связаны?

– Нет. Но у них в авторитете. Урки никогда к ним не лезут.

– А к другим?

– Бывает.

До отделения дошли спокойно.

Данилов

Ребят посадили всех в одну комнату, разрешили курить и вообще вести себя свободно.

Данилов вошел, поздоровался. Ребята вежливо поднялись.

– Я полковник милиции Данилов. Давайте знакомиться.

Он подходил к каждому, жал руку, запоминал фамилию и имя.

– Первое, о чем я вас буду просить, – о полной конфиденциальности нашего разговора.

– Договорились, – сказал Миша.

– Вы знаете этого человека? – Данилов достал фотографию.

– Виктор Тимохин, только он здесь странный какой-то, – сказал Эдик.

– Странный, потому что мертвый.

– Замочили? – с чуть заметным акцентом спросил Бондо.

– Да. Кто он?

– Живет на улице Горького, в доме, где магазин «Армения», квартира сорок три. Отец – генерал-лейтенант, представитель ГУСИМЗа в Германии. Виктор студент третьего курса Института внешней торговли. Ну что еще. «Победа» у него светло-серая, номер МИ 01–17.

– Вы его хорошо знаете?

– Да как сказать. Видимся на улице Горького или в кабаках.

– У него своя компания? – щегольнул знаниями просвещенный Валькой Данилов.

– Да.

– Большая?

– Не маленькая. Но дружат они в основном вчетвером.

– Кто?

– Я их по именам знаю. Гарик, Леша, Алик. Все, пожалуй.

– Последнее время с ними какой-то блатарь начал тереться, – вмешался в разговор Эдик.

– Что за блатарь?

– Не знаю. Но только он не наш, не центровой.

– А подробнее?

– Высокий, худой, фиксатый. Вернее, уже беззубый.

– Почему?

– А он на меня в «Авроре» попер. Ощерился, на понт начал брать, ну я его и успокоил.

– Зубы, что ли, выбил? – засмеялся Данилов.

– Пришлось.

– Спасибо вам, ребята. Можете идти.

– А Лена, товарищ полковник? – Бондо вскочил.

– Вам, Боря, придется с ней встретиться в другой раз.

Ребята понимающе переглянулись. Попрощались вежливо и ушли.

Девушка сидела в коридоре и нервно оглядывалась по сторонам. Красивая была девушка, ухоженная, одета хорошо.

– Добрый вечер, Лена, – Данилов подошел к ней, – пойдемте побеседуем.

Они вошли в прокуренный до горечи кабинет Чернова. Горела под потолком стосвечовая лампа, свет ее нестерпимо ярко заливал маленькую комнатку, обнажая все милицейское убожество обстановки.

Лена вошла, огляделась испуганно, присела на скрипучий стул. Данилов сел за стол, устроился поудобнее.

– Давайте знакомиться. Меня зовут Иван Александрович.

– Лена. Елена Дмитриевна Захарова.

– Вы учитесь, Лена?

– Да. В Институте иностранных языков. – Голос у девушки окреп, видимо, она освоилась с необычностью обстановки.

– У вас много друзей?

– Конечно.

– А молодой человек у вас есть?

– Как понять?

– Знаете, когда я учился в реальном училище, это было чудовищно давно…

– Когда? – кокетливо спросила Лена.

– Знаете, один мой знакомый говорил: «Тогда, когда были деревянные рубли и кожаные полтинники».

– Не понимаю.