Сто поэтов начала столетия

Но не только легкая сказочная буффонада (или, иногда, притчевая условность) приводит к обилию заимствованных реалий в стихах Кружкова. Все, на поверку, оказывается очень серьезно, от сказки либо притчи отмысливается сам принцип сопоставления предметов друг с другом, причем сами по себе параллели с вымышленно-знакомыми литературными мирами вполне могут быть вынесены за скобки.

Спору нет, диапазон приемов и тем в лирике Григория Кружкова довольно узок, но можно ведь сформулировать и иначе: поэту удается на весьма ограниченной территории добиться весьма различных эффектов – от демонстративно игровых, почти импровизационных – и до осмысленно усложненных и сопряженных с метафизикой творения.

И все же самые любопытные результаты «метод Кружкова» дает в тех случаях, когда серьезное смешивается со смешным, творчество оборачивается изобретательством, а все стихотворение в целом начиняется этакой неподражаемой сумасшедшинкой, завлекательной и узнаваемо кружковской (как в стихотворении «Кулибин»):

Шел Кулибин улицей пустынной,
Вдруг он слышит топ и лай из мрака:
За стопоходящею машиной
Мчится пятистопная собака!

Говорит механик ей с укором:

«Для чего тебе der Funfter нога?
Fier есть для собаки полный кворум,
Funf, помилуй, это очень много».

Отвечает странная собака:

«Wievel Kilometer до Калуга? –
Хорошо, передохнем, однако,
Что лучше нам понять друг друга.

Кто виновен, если разобраться,

Что должна я жить с ногою пятой?
Ведь на четырех мне не угнаться
За твоей машиною проклятой!

Нет теперь ни Leben мне, ни Lieben!» –

Тявкнула – и вдаль умчалась сучка…
И остался в темноте Кулибин –
Гениальный русский самоучка.

Кружков в стихах умеет еще очень многое, и это не удивительно, поскольку он сосредоточен на стихотворчестве целиком, а все прочие виды деятельности из своей жизни совершенно последовательно устраняет. Социальная активность, протесты, борьба за общие идеалы – все это навсегда табуировано, не входит в сферу его привычек и интересов.

Странный круг поэтических пристрастий? Немодная поэтика, отдаленность от всех возможных «мейнстримов»? Все это, безусловно, так! Но Кружков – это Кружков, он не желает иначе, и вообще – слава Богу, есть и такие поэты…

Библиография

Гостья. М.: Время, 2004. 400 с.: ил.

Стихи // Звезда. № 6. 2005.

Время дискобола // Новый мир. № 10. 2005.

От луны до порога // Новый мир. № 12. 2006.

Стихи. // Звезда. № 1. 2007.

Слепи себе другого человека // Новый мир. № 6. 2007.

Молоко одуванчиков // Знамя. № 8. 2007.

Новые стихи. М.: Воймега, 2008. 80 с.

Собака Бунина // Новый мир. № 9. 2008.

Философия деревьев // Знамя. № 12. 2008.

Стихи // Звезда. № 2. 2009.

Из немецкого блокнота // Дружба народов. № 1. 2010.

Ящерица // Новый мир. № 12. 2010.

Достигший моря // Знамя. № 3. 2011.

На сон грядущий // Знамя. № 5. 2012.

Письмо с парохода. М.: Самокат, 2010. 80 с.: ил.

Юрий Кублановский или «Огонек служения вместо чуши…»

Поэтическая позиция Юрия Кублановского в последнее десятилетие получила поддержку с неожиданной стороны. В прежние годы (включая проведенные вне России) романтический принцип «жизнь и поэзия – одно» выглядел в случае Кублановского совершенной абстракцией. Кублановский – один из немногих современных представителей традиционной «гражданской лирики», но вот за пределами поэтического текста его заветные призывы им самим никак не подтверждались, не подкреплялись. Достаточно уединенный образ жизни, отсутствие публичной активности, стремление сохранить личное духовное пространство – все это входило в известное противоречие с ясно проступающим в стихотворениях Юрия Кублановского обликом стихотворца-идеолога, человека, остро чувствующего драматизм российских событий прошлого века.

Известны качественные афоризмы о том, что Кублановский умеет про общее говорить очень личностно, а личное возводить в ранг всеобщего. Подобная диалектика все же кажется мне не более чем эклектикой, стремлением оправдать подлинность поэтической интонации многих стихотворений посредством утверждения права поэта на раздвоение между поэзией и жизнью.