Сто поэтов начала столетия

Когда стирается грань между дозволенным и неподцензурным, для поэта, принадлежавшего к андеграунду советской поры, начинается самое главное и сложное, непредсказуемое. Зачастую вместе с ощущением освобождения наступает утрата былой определенности и гарантированности оценок, выставленных по принципу «не так, как диктуют с трибун, значит – хорошо». Падение железного занавеса поэты, рожденные в роковых тридцатых-сороковых, пережили по-разному. Соблюдая раз и навсегда принятый в нашей рубрике принцип, мы и на этот раз не будем никого ни с кем сравнивать, а просто обозначим, что в девяностые-двухтысячные путь Сергея Стратановского, одного из самых заметных поэтов ленинградского неофициального круга, выглядит заведомо непростым, и эта непростота обусловлена обстоятельствами, далеко выходящими за пределы одной отдельно взятой жизни и судьбы.

Внешне для Стратановского почти ничего не изменилось – вынужденная немногочисленность публикаций приобрела свойства немногочисленности, вызванной соображениями взыскательной разборчивости. Всегдашние серьезность и отточенность, почти формульность стиля также остались незыблемы, равно как и усложненность поэтического зрения, благодаря которой самый простой пейзажик или нехитрое рассуждение вбирают в себя контексты и смыслы, отсылающие к искусству самых разных времен и народов. Вот фрагмент стихотворения рубежа семидесятых-восьмидесятых:

Бог в повседневности:
в овощебазах, на фабриках
В хаосе матчей футбольных,
в кружке ларечного пива
В скуке, в слезах безысходности,
в письмах обиды любовной
В недрах библейских дубов,
в дрожи плоти от страха бескровной
Смотрит колхозник смиренный
на Его тонкотканный шатер…

Грань между миром овощебаз и библейскими событиями оказывается стертой, то и другое существует на равных правах. Реальность есть сумма воззрений людей, их взглядов на жизнь, и потому нет истинных и ложных картин мира, правильных и ошибочных убеждений. Перечень событий, система оценок, кодекс правил поведения оказываются тем более «верными», чем глубже они укоренены в традиции, чем больше людей являются (или являлись в прошлом) их носителями. Наиболее отчетливо эти творческие принципы реализованы в цикле стихотворных обработок фольклорных легенд, сказок, национальных эпических сказаний, позднее составивших книгу «Оживление бубна». Название, кстати, весьма символично – оно свидетельствует о намерении автора не просто стилизовать «Сказки разных народов» в современных стихах, но именно воссоздать, оживить даже не произведения искусства и устного творчества, но системы воззрений, упущенные из виду, лишь временно пропавшие из поля зрения людей нынешней эпохи. Чего стоит, например, сконструированный Сергеем Стратановским поверх временных и пространственных барьеров диалог Урал-батыра и Гильгамеша, заглавных героев башкирского и шумеро-аккадского эпосов!

Урал-батыр:
Много дел богатырских
совершил я, Урал-батыр:
Я со змеем Заркуном боролся
И с отцом его,
дивов владыкой, боролся,
Против зла их боролся.
Только главное зло
на земле обитает без тела
И лица не имеет.
Смертью зовется оно.
Как его победить,
рассказала мне девица-Лебедь:
………………………………………
Гильгамеш:
…заплакал я бурно,
когда друг мой Энкиду умер,
И пошел я от горя
к последнему морю на берег
И добыл на дне моря
цветок, на шиповник похожий,
Смерть саму убивающий…
И понес я народу своему,
не сорвав лепесточка даже,
……………………………….
Урал-батыр:
Ты не смог стать бессмертным –
владыка народа забытого.
Я им стану – я знаю.
Гильгамеш:
Берегись, воин сильный,
не стремись стать бессмертным, герой.
Нет в бессмертье веселья
зря к нему люди стремятся.
………………………………..
Урал-батыр:
Смерть не гостья, а вор…
Не бывает такого, старик.
Гильгамеш:
Знаю… видел… бывает.