Сто процентов закона

Показания есть показания. Их не отбросишь. Стали проверять и… возникло новое дело — уже Августинович. Правда, оно вскоре рухнуло. Следствие не установило каких-либо фактов, свидетельствующих о преступных деяниях Антонины Викторовны, и дело против нее было прекращено. Но существуют разные формулы прекращения дела: «за отсутствием события преступления» (ст. 5 УПК РСФСР) и «при недоказанности участия обвиняемого в совершении преступления» (ст. 208 того же кодекса). Юристы совершенно справедливо указывают на равноценность обеих формул: раз преступление не доказано, говорят они, значит человек невиновен, точно так же, как невиновен он тогда, когда отсутствует сам состав преступления, — на этом стоит наше правосудие. Отказаться же от формулы «из-за недоказанности» нельзя, ибо состав преступления во многих случаях присутствует, нет лишь доказательств вины..

Рассуждения эти логичны и справедливы в юридическом смысле. В житейском же, обыденном, кадровом, административно-канцелярском все получается наоборот. Презумпция невиновности (обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока его виновность не будет доказана в судебном порядке) оборачивается презумпцией виновности («рыльце-то у тебя в пушку, преступление-то есть, да только тебя, голубчика, не поймали, но меня не проведешь, что бы там законники ни говорили»). Так иногда бывает на деле — что же скрывать.

Ничего особенного с Антониной Викторовной, правда, не случилось. Вскоре после происшествия она ушла на пенсию и проводили ее с почетом: и грамотой наградили, и благодарность объявили, и много хороших слов сказали. А все же прокурор Октябрьского района Владимир Николаевич Речков, по всей вероятности, чувствовал, что точка над «и» не поставлена, что история Августинович не завершена. Тогда прокурор попросил руководителей торга собрать всех заведующих магазинами, сослуживцев Антонины Викторовны, приехал на это собрание и рассказал все, как было. И о том, как Августинович разоблачила воров, и как воры ее оговорили, объяснил, почему необходимо было возбудить дело, разъяснил, в каком случае советское правосудие считает человека виновным, а когда он полностью освобождается от обвинений и подозрений. И все встало на свои места.

Легко было это сделать? Конечно. Но часто ли работники следствия, прокуратуры, суда поступают так же? Боюсь, что нет. Тут разные бывают объяснения. Одним это кажется некими «телячьими нежностями»: подумаешь, мол, великое дело, скажи спасибо, что все обошлось. Других текучка заедает. Третьи полагают, будто извиниться — это чуть ли не подрыв престижа, хотя честность и откровенность способны лишь укрепить престиж.

Прокурор Октябрьского района г. Красноярска мог бы и не пойти на собрание. Значит, заслуженный и честный человек остался бы с пятном на долгие годы, пусть это пятно и не «официальное». И тут, нам кажется, нельзя полагаться лишь на добрую волю служителей правосудия. «Милосердие, — как заметил юрист и философ прошлого, — должно быть исключено из хорошего законодательства». Глубокая мысль, несмотря на ее кажущуюся жестокость. Нельзя в правосудии полагаться на такой шаткий фактор, как доброе сердце или жалостливая душа. Нам представляется: то, как закончилось дело Августинович в Октябрьском районе г. Красноярска, должно быть не исключением, а нормой. Не только нравственной, но и строго оговоренной буквой закона, — официально, в присутствии коллектива, гласно снять вину. И закон, и его служители, и все, кто с законом сталкивается, от этого только выиграют.

Не очень уж многое сделал прокурор Октябрьского района, но, мне кажется, он проявил не формальное, а истинное уважение к закону и человеку. А эти два участника правосудия — человек и закон — связаны в нашем социалистическом государстве неразрывно. Из уважения к закону неизбежно вытекает уважение к человеку. В этом существо, смысл советского правосудия.

„ТРЕТЬЯ СИЛА“

Богиню правосудия, как хорошо известно, изображают с завязанными глазами, с мечом в одной и весами в другой руке. Символика абсолютно ясная. Она во многом соответствует реальным условиям работы судей. В их руках чаши весов, на одну кладутся доказательства обвинения, на другую — оправдания. Но вот повязка… Во-первых, если отойти от символики, ее приподнимает сам закон, устанавливая допустимые для данного деяния пределы наказания, во-вторых, личность подсудимого, в-третьих… в-третьих, одно очень сложное обстоятельство, которое и не обозначишь одним термином, не выведешь из одного истока, не объяснишь единой причиной. Эта «третья сила» стоит не между обвиняемым и защитой, а иногда сверху, иногда снизу, порой где-то сбоку. И нередко эта сила срывает с судей повязку беспристрастности и объективности, если ей не противостоит высокое чувство долга перед законом, глубочайшее уважение к самому принципу правосудия.