Сто рассказов из русской истории

И вдруг однажды пропал Горшок. Искали его, искали. Разин был в страшном гневе, шкуру грозился спустить с любого. Не помогло. Не нашелся Горшок, словно и вовсе на свете нежил.

Лишь через неделю, когда стих атаманский гнев, признались разинцы атаману: утопили они доносчика.

Но теперь уже Степан Тимофеевич не ругал казаков, не спустил, как грозился, шкуру. Разобрался за эту неделю Разин во всем. Сам тому подивился, как так могло случиться, что при нем, при боевом атамане, и вдруг скорпион прижился.

Мало того, через несколько дней, когда новый казак решил занять при Разине то же самое место и, как Горшок, зашептал атаману на ухо: «Отец — атаман, а десятник Фома Ефимов про тебя недоброе слово молвил…» — Разин кликнул к себе казаков и тут же при всех приказал отрезать доносчику язык.

РАЗИН И КАЛЯЗИН

— Батюшка Степан Тимофеевич!

— Ну что?

Сотник Титов запнулся.

— Что же молчишь?

— Боязно говорить, отец — атаман. Гневаться очень будешь.

— Ну и ступай прочь, если боязно.

Однако Титов не уходил. Уходить не уходил, но и сказать о том, ради чего пришел, тоже никак не решался.

Посмотрел удивленно на сотника Разин. Титов — казак храбрый.

Что же такое могло случиться, чтобы казак оробел с ответом?

Наконец сотник отважился.

Выслушал Разин, минуту молчал. И вот тут-то гадай: то ли взорвется сейчас атаман, то ли шутку какую бросит.

Неожиданно Разин расхохотался.

— Не врешь?

— Провалиться на месте, Степан Тимофеич.

— Так все и было? Назвался Разиным?

— Так все и было. Атаманское имя твое использовал.

— А ну волоки сюда.

Через минуту в шатер к Разину ввели человека.

Глянул Разин — вот это да! Атаман настоящий стоит перед Разиным. И даже внешне чем-то похож на Разина. Шапка с красным верхом на голове. Зеленые сапоги из сафьяна на ногах. Нарядный кафтан. Под кафтаном цветная рубаха. Глаза черные — черные, огнем горят.

— Чудеса! — произнес Степан Тимофеевич. — Так ты, выходит, Разин и есть?

Вошедший зарозовел, смутился. Даже глаза потупил.

— По правде, Степан Тимофеич, имя мое — Калязин.

— Казак?

— Нет. Мужицкого рода.

— Чудеса! — опять повторил Разин. Переглянулся с Титовым, вспомнил недавний его рассказ.

Ходил Титов с группой казаков куда-то под Шацк. Заночевал однажды в какой-то деревне. От мужиков и узнал, что объявился где-то под Шацком Степан Тимофеевич Разин. «Какой еще Разин? — подумал сотник. — Откуда тут Разин?»

— Разин, Разин, казак, с Дона он, — уверяли крестьяне.

Разыскал Титов того, кого крестьяне называли Разиным.

— Ты Разин? — спросил.

— Разин, Степан Тимофеевич.

Понял Титов, что это самозванец. Потянулся было за саблей. Хотел вгорячах рубануть. Однако на самосуд не решился.

Схватил он с казаками шацкого Разина и привез его к Р а зину настоящему.

Смотрит Разин на «Разина»:

— Волю людишкам дал?

— Дал.

— Работящих людей не трогал?

— Не трогал, отец — атаман.

— Народу служил с охотой?

— Ради него на господ и шел.

— Нужны атаманы, нужны, — проговорил Разин.

— Молодец! Ну что ж, ступай. Стал атаманом — ходи в атаманах. Желаешь — будь Разиным. Желаешь — Калягиным. Зовись хоть горшком, хоть ухватом. Не дело на имени держится. Имя на деле держится.

КРИКУН И КРАСАВЧИК

На одной из стоянок казак Мишка Бычок раздобыл петуха.

— Стянул?! — полезли к нему казаки.

— Нет, — озорно отвечает Мишка. — Мне бабка одна дала.

Однако все видят, что врет шельмец — стянул петуха, конечно.

Петух оказался особенный. Внешне очень неказист. В какой-то драке лишился перьев на шее. На одной лапе не хватает пальца.

Зато…

Петушиное племя вообще непривязчиво. А этот сразу привык к казаку. Ходил за Мишкой, словно телок за маткой. II если, бывало, с Бычком кто-нибудь заговорит, сразу на того сердится. Расправит крылья. Идет как воин. Спеши отойти, а то немедля разбойник клюнет.

Куры воду не очень любят. Сторонятся прудов и рек. А этот словно из утиного яйца народился. Даже, представьте, плавал. Мишка в воду — и он за ним. Мишка на струг — и петух тенью за Мишкой.

А главное, голос у петуха оказался на редкость звонким. Своим пронзительным криком будил он всех ни свет ни заря. Сердились вначале разинцы. Хотели крикуна придушить. Однако привыкли скоро. А привыкнув, даже полюбили. На поминал им крик петушиный родные донские станицы, далекие хаты, детей и баб.

Петух погиб неожиданно, но геройской смертью. Запомнился разницам этот день. Сидел петух на борту. День был жаркий. Палило солнце. Петька, прикрывши глаза, дремал. И вдруг привстал он на ноги, раскинул крылья и разразился особым каким-то криком. Глянули люди. Не поняли сразу. Потом разобрались. Вдоль борта ползла змея. Кто несмелый — тут же отпрянул. Другие схватились за сабли. Но Петька опередил. Налетел на гадюку. Клювом — по черепу. Пришиб он ползучую тварь.

Однако, видать, не до самой смерти. Ухитрилась гадюка ужалить его в шею. Успела смертью ответить на смерть.

Откуда на струге взялась змея? Сама заползла ли во время стоянки? Кто-то случайно с грузом ее занес? А может, был тут недобрый умысел, кто-то нарочно подбросил? Струг атаманский. Всякое может быть.

Грустили в тот день казаки. Словно что-то ушло родное.