Сто рассказов о Крыме

В жизни Суворова так много блистательных страниц, что биографы его обычно пропускают страницы крымские. В самом деле, он здесь скучал без боевых походов, болел лихорадкой, томился от капризов бахчисарайского хана Шагин-Гирея, досаждавшего мальчишеским тщеславием, неумением наладить отношения со своими же подданными, глупым, заведенным ни к чему французским политесом. Впрочем, в том ли заключалось главное? Важно, что положиться на Гирея нельзя: чуть что случится, переметнется к туркам. Положиться нельзя, а использовать в интересах России — можно.

Главный же интерес — освободить полуостров от турок окончательно. Что значит: выдворить их без выстрелов, даже худого слова не говоря, из Ахтиарской бухты, где стоят их корабли, неведомо на что питая надежду. То ли выжидают, то ли дерзят всем своим видом: землю, мол, вы у нас оттягали, а на море наша сила. Нечего вам против нас выставить. И действительно: пока нечего.

Но и на турецких кораблях положение, как говорили перебежчики, тяжелое: войско голодает плачевно. Высадиться на берег для закупки продуктов им не удается, но и приказа отправляться назад в Стамбул они не получают. Иные турецкие корабли хитрости ради поднимали русский флаг, следуя мимо прибрежных укреплений. Иные готовы были по-петушиному задрать, втянуть в сражение любое русское судно.

"Что будет, — спрашивал Суворов фельдмаршала Румянцева, — если стамбульцы выгрузятца, укреплятца, моих внушениев угроз не внимут, внедрятца внутрь земли? Вооруженная рука то зло одна превозможет!"

Однако именно о вооруженной руке даже речи вслух не должно было быть. А конфликт назревал — прорвалось напряжение в июне 1778 года. 16 числа в рапорте своем по начальству Суворов описывает вероломное нападение трех турок на донских казаков, одного из которых они убили и ограбили.

Дабы неповадно туркам было и дальше следовать по скользкому пути, который мог, наконец, привести к нарушению мира, Суворов требует, чтоб турецкий адмирал сурово наказал виновных.

Адмирал медлит. Нрав Суворова не дозволяет бездействия. Между тем, как действовать? Как, если главная забота не подать Порте Оттоманской прицепки в нарушении якобы со стороны Российской дружественного союза? Тут приходится воевать не числом, не умением даже, а одной хитростью, выдумкой дипломатической. Таланта такого рода современники в Суворове не подозревали. Однако он у него был.

Прежде всего, Суворов пригласил с собой Шагин-Гирея верхами объехать берег, ту самую часть его, которая особенно хорошо просматривалась с турецких кораблей. Суворов все время держался рядом с Шагин-Гиреем, показывал туркам, с кем теперь дружит крымский хан. Да как дружит — так и пляшет его тонконогий черный конь рядом с суворовской широкоспинной кобылой! А сам Шагин-Гирей только что в лицо не заглядывает русскому генералу.

Но прогулка была не просто прогулкой ради порчи нервов турецкому командованию. Суворов еще раз осмотрел места будущих укреплений Ахтиарской бухты. И ночью 15 июня отдал приказ трем батальонам "с приличною артиллерией и конницей" начать скрытно земляные работы по обе стороны бухты. К рассвету, был приказ, работы прекратить.

Утром Гаджи-Мегмет, командующий турецким флотом, увидел позади кораблей, у входа в море, довольно значительные укрепления, а на них — ни единого человека. Что такое? Зачем? Уж не хочет ли хитроумный Суворов запереть корабли в бухте? От Гаджи-Мегмета к Суворову полетел скорее нервный, чем обоснованный вопрос: что все это значит?

Впрочем, начиная работы, Суворов как раз рассчитывал на то, что у турецкого адмирала не выдержат нервы.

Морща в усмешке тонкие губы, Суворов писал размашистый ответ: "Дружески получа ваше письмо, удивляюсь нечаянному вопросу, не разрушили ли мы обосторонней дружбы… К нарушению взаимного мира никаких намерений у нас нет, а, напротив, все наше старание к тому одному устремлено, чтобы содружество сохранить свято. Итак, мой приятель, из сего ясно видеть можете мою искреннюю откровенность и что сумнение ваше выходит из действия вашей внутренности"…

Надо думать, иронию послания Гаджи-Мегмет понял. Но дело было сделано: «внутренность» адмирала не выдержала — неприятно, почти невозможно было наблюдать, как за спиной у тебя вырастают укрепления. Гаджи-Мегмет отдал приказ своим кораблям: из бухты выйти! Ветра не было, весельные лодки тянули фрегаты из гавани — такую порол спешку турецкий адмирал.

Потом Гаджи-Мегмет локти себе кусал, поняв, сколь опрометчив был его приказ. Суворов же мог не без торжества наблюдать турецкие корабли, освободившие Ахтиарскую бухту и стоявшие на рейде напротив деревень Учкуй и Авлита.

А бухта была доподлинно хороша. Или, может быть, к красоте и удобству ее многое добавляло то, что и туркам она приглянулась? Засватанная девка, известно, всем кажется краше. Но нет, бухта была точно хороша — в белых берегах, кое-где поросших лесом, узкая, недоступная ветрам, прозрачная…

Между тем Гаджи-Мегмет решил зайти снова в нее, якобы за пресной водой. Его не пустили. Проторчав несколько дней в виду строящихся русских укреплений, флот ушел в Синоп.