Сто суток войны

В донесении Западного фронта, посланном в Ставку на следующий день, 17-го, говорилось: «Противник за 16–17.VII развивает энергичные действия по завершению своего выхода основными группировками к Смоленску… Армии Западного фронта, не успев сосредоточиться, ведут тяжелые бои, отбивая попытки противника овладеть городом Смоленск». В «Журнале боевых действий войск Западного фронта» за этот же день, 17 июля, записано:

«Государственный комитет обороны отметил своим специальным приказом, что командный состав частей Западного фронта проникнут эвакуационным настроением и легко относится к вопросу об отходе войск от Смоленска и сдаче его врагу. Если эти настроения соответствуют действительности, то подобные настроения среди командного состава Государственный комитет обороны считает преступлением, граничащим с прямой изменой родине.

Государственный комитет обороны приказал:

а) пресечь железной рукой подобные настроения, порочащие знамя Красной Армии;

б) город Смоленск ни в коем случае не сдавать врагу.

Приказываю: командующему 16-й армии генералу Лукину, используя все силы и средства в районе Смоленска… упорной круговой обороной Смоленска не допустить захвата его противником».

На самом деле оба документа уже на сутки отставали от событий. Немцы были в Смоленске и начинали продвигаться за Смоленск, и 16-я армия генерала М. Ф. Лукина только после ожесточенных боев выбила противника из северной части города. Бои в черте города продолжались до 28 июля, когда под сильными фланговыми ударами немцев частям 16-й армии и действовавшей вместе с ней 20-й армии пришлось прекратить контрнаступление на Смоленск и с тяжелыми боями вырываться из окружения.

Шестнадцатое июля было только началом всех этих крупных по масштабу и драматических по характеру событии.

40 «…неужели они придут сюда?»

Мы думали об этом по дороге из Рославля на Юхнов. Под влиянием всего пережитого за предыдущие дни нам казалось, что это может вот-вот случиться. На самом деле это случилось далеко не так скоро. Прошла еще неделя, а Рославль не только оставался в наших руках, но наши войска даже нанесли оттуда сильный контрудар по немцам в направлении Смоленска. И это тоже было частью развернувшегося Смоленского сражения.

41 «— Ребята, а ведь выбрались, а?»

Поездка под Могилев была моим последним совместным фронтовым путешествием с водителем нашего «пикапа» Павлом Ивановичем Боровковым. Пожалуй, в записках я был не совсем справедлив к нему. По молодости лет мне тогда больше бросались в глаза его недостатки — некоторая опасливость при движении по неизвестной дороге, особенно в сторону противника, и порой излишняя быстрота реакций даже при отдаленном гуле самолетов. В общем, Павел Иванович, несомненно, был человеком более осмотрительным и осторожным, чем некоторые из нас, и это казалось мне тогда его большим грехом. Но я не написал в записках о другой, куда более важной стороне характера нашего водителя. Он нервничал при бомбежках и обстрелах, но был непоколебим в своем отношении к вверенной ему машине. Он считал, что раз он за рулем, машина должна нас вывезти откуда угодно. И хотя в последние дни машина ломалась, скрипела и корежилась, хотя ему пришлось подпирать сосновым колом готовый вывалиться мотор, он ни на минуту не допускал мысли, что можно оставить где-то эту еле дышавшую машину и добираться пешком. Он был великолепным шофером, непоколебимо верившим в себя и в доверенную ему технику, и кто знает, может быть, именно это в конце концов и дало возможность Трошкину сказать: «Ребята, а ведь выбрались, а?».

Я недавно видел Павла Ивановича Боровкова, сейчас уже немолодого и больного человека — война не дешево досталась ему и сделала его полуинвалидом. В разговоре со мной он вспоминал о гибели своего тезки Павла Трошкина, нашего попутчика по могилевской поездке. Трошкин погиб в 1944 году, отстреливаясь из автомата от окруживших его машину бандеровцев. В машине что-то заело; Трошкин вылез из нее и отстреливался, лежа рядом с ней на шоссе. Об этом потом рассказывал один его спутник, убежавший в лес и спасшийся. И когда Боровков вспоминал о гибели Трошкина и словно искал при этом, что можно было бы сделать, чтобы Трошкин тогда не погиб, то я чувствовал за всем этим явно подуманное, хотя и не высказанное словами: «Со мной бы ехал — не заело бы…»

42 «…наши полевые сумки были набиты несколькими десятками писем…»