Сто Тысяч Королевств

Еще в детстве писцы изучают несколько человеческих языков и только потом приступают к изучению божественного. Это помогает им осознать, насколько язык может быть гибок и как он соотносится с мыслью, ибо во многих языках присутствуют понятия, которых нет в других, и им даже невозможно отыскать подобие. В этом и смысл божественного языка — он позволяет облечь в слова невозможное. Неизъяснимое. Именно поэтому лучшим из писцов нельзя верить.

* * *

— Той ночью шел дождь. Я помню это, потому что Небо нечасто заливает — обычно облака проходят ниже. Но Киннет вымокла до нитки — и все за те несколько мгновений, пока шла от кареты ко входу во дворец. Она шла по коридорам, а с нее капало, и за ней оставались мокрые следы.

А ведь это значит, что он видел, как она шла. То ли затаился в каком-то боковом ответвлении и смотрел, то ли крался следом — причем шел за ней по пятам, если уж вода не успела высохнуть. Сиэй сказал, что Декарта приказал освободить все коридоры, и вокруг не было ни души… Видимо, Вирейн ослушался приказа.

— Все знали, зачем она приехала. Ну или думали, что знают. Все считали, что их брак долго не протянет. Это же невероятно, чтобы женщина с таким сильным характером, женщина, самой судьбой предназначенная для дел правления, отказалась от всего этого. И из-за чего? Из-за такой ерунды.

Его отражение в оконном стекле шевельнулось — Вирейн посмотрел на меня.

— Извини, не хотел обидеть.

Он старался быть вежливым — ну, на манер Арамери, конечно.

— Я не обиделась.

Он криво улыбнулся.

— Но она приехала из-за него. Вот почему она появилась во дворце. Ее муж, твой отец — все из-за него. Она приехала не для того, чтобы вернуться и снова вступить в права наследницы. Она приехала, потому что он подхватил Ходячую Смерть. И она хотела, чтобы Декарта спас его.

Я уставилась на него так, словно мне только что залепили пощечину.

— Она даже привезла его с собой, представляешь? Слуга, работавший на переднем дворе, заглянул в карету и увидел его — потного, дрожащего от лихорадки. Видимо, уже на третьей стадии. Похоже, путешествие не пошло ему на пользу, и болезнь развивалась быстрее, чем обычно. Она все поставила на карту — настолько нужна ей была помощь отца.

Я сглотнула комок в горле. Нет, конечно, я знала, что отец переболел Ходячей Смертью. И что мать бежала из дворца, презрев все, даже высшую власть. Знала, что ее изгнали — за то, что посмела полюбить неровню. Но я не знала, что эти два события как-то связаны между собой.

— Значит, она добилась своего.

— Нет. Когда она вышла и отправилась обратно в Дарр, она злилась. А Декарта пребывал в диком гневе — я таким его никогда не видел, ни до, ни после. Даже думал — все, сейчас пойдет убивать и казнить направо и налево. Но он просто приказал вычеркнуть Киннет из семейных свитков, причем не только как наследницу — это-то уже сделали, а еще и как Арамери. Он приказал мне выжечь ее сигилу родства — это можно сделать на расстоянии. И я исполнил приказ. Он даже приказал раструбить и объявить об этом повсюду в городе. Пересудов хватило надолго — как же, чистокровного Арамери лишили наследства и изгнали из семьи, невиданное дело… Такого несколько… гм… столетий не случалось…

Я медленно покачала головой:

— А что мой отец?

— Ну, насколько я мог судить, когда они уезжали, он все еще страдал от того недуга.

Мой отец выжил. Ходячая Смерть его не убила. Не первый случай, конечно, но такое происходило редко, в особенности с теми, кто уже находился на третьей стадии заболевания.

Может, Декарта передумал? Если он все же отдал такой приказ, дворцовые лекари могли выехать следом, догнать карету — и вернуть мать и отца обратно. Декарта даже мог приказать Энефадэ… Так.

Стойте.

Стойте.

— Вот почему она приехала, — вздохнул Вирейн.

Отвернулся от окна и смерил меня очень серьезным взглядом.

— Она приехала ради него. Так что здесь нет никаких тайн, и теория заговора здесь тоже неуместна. Все это тебе мог рассказать любой слуга — при условии, что он достаточно долго проработал в этих стенах. А ты пришла с этим простым вопросом ко мне — зачем?

— Потому что я думала, что ты сможешь рассказать мне больше, чем обычный слуга, — четко ответила я.

Голос предательски дрогнул — хотя я всячески пыталась говорить ровно и спокойно. Вирейн не должен догадаться, что я подозреваю… в общем, подозреваю то, что подозреваю.

— Расскажешь, если… хм… если тебя, скажем, подбодрить.

— Выходит, только этим такая настойчивость и объясняется? — Он покачал головой и вздохнул. — М-да. Впрочем, я рад узнать, что ты все-таки унаследовала кое-какие семейные качества.

— Они мне здесь очень пригодятся, как я погляжу.

Он издевательски поклонился:

— Чем еще могу быть полезен прекрасной даме?

Ох, конечно, он мог быть полезен — мне до смерти хотелось узнать больше. Но не от него. И все же, и все же — нельзя уходить слишком поспешно. Это может вызвать подозрения.

— Так ты согласен с Декартой? — спросила я, просто ради того, чтобы продолжить разговор. — Что моя матушка обошлась бы с тем еретиком гораздо суровее?

— О да-а-а-а!..