Сто тысяч Королевств

…нет, нет, полетели, не книзу, но ввысь, во тьму. Во тьму, испещрённой прожилками, тончайшими беспорядочно мельтешащими нитями — белоснежными, и золотистыми, и алыми, и цвета ярчайшей синевы. Я потянулась, в попытке ухватить эту мерцающую чару и потянуть к себе, но что-то вдруг обожгло кончики пальцев. Всмотревшись, я обнаружила их увлажнившимися от мерцающих крупиц чего-то, что сочились, сучились крошечными пылинками энергии, плывущими по орбите. А потом Ньяхдох разразился воплем, а тело его — содрогнулось, и нас вознесло…

…минуя бесконечные скопления звёзд, минуя бесчисленные миры — через слоистую пелену света и раскалённые добела гряды облаков. Неслись вверх и вверх, и быстрота наша была невероятной, а размах наш, и размер, и предел — непостижим. Оставив далеко позади светлые чертоги, возносились всё дальше и дальше, рассекая нечто более странное, более невообразимое, чем просто — миры. Геометрические формы, скрученные, спутанные и горячащиеся. Белоснежный ландшафт из закостеневших, застыших льдом вспышек и взрывов. Трепетавшие грозди плетей — умысла! — рвущихся в погоню за нами. Живые громадины наподобие левеиафанов, исполненные ужасающих душу очей и лиц давно утерянных друзей.

Я сомкнула глаза. Мне пришлось их сомкнуть. Тем не менее картины никуда не девались, продолжая и длясь, ибо в этом месте я не имела век, дабы прикрыть глаза. Безмерная, я витала в небытии, и продолжала расти и шириться. Миллион стоп, два — дланей… Я и вовсе уже не знала, чем обернулась в этом странном месте, куда Ньяхдох увлёк меня, ибо вещи, царящие здесь, ни единой смертной душе ни сотворить, не бысть и не уразуметь, а я объемлила все их разом.

Нечто давное знакомое, изведанное: тьма, коя явялась квинтэссенцией самой сущности Ньяхдоха. Она осаждала, окружала, теснила меня, покуда весь выбор не сошёлся в одном — сдавшись, уступить ей. Что-то бурлило внутри меня — здравость? разумность? самость? — удлиняясь, взрастая, смыкаясь натянутой до такого предела струной, что мерещилось: одно лишь касание, — и им конец. Обрыв. Слом. Да, то был неизбежный конец всему. Но всякий страх, казалось, оставил меня, даже тогда, когда слуха коснулся первый звук: колоссальный, неслыханный, ужасающий рёв. Что я могу сказать? описать? изобразить? — кроме того, что рёв этот зародился в глубинах голоса Ньяхдоха, когда он вновь разразился ором. Потом я дозналась, что его исступлённый экстаз вынес нас за пределы вселенной, и мы подступили к самому Маальстрему, прародине богов. И одно это способно было разодрать меня в клочья.

А потом, когда рёв взмыл особенно убийственной нотой, что я поняла — более мне не снести, не выдержать, — мы застыли. Зависли, паря недвижимо, сдерживаемые на месте.

А после вновь понеслись, уже вниз, падая сквозь невнятно копошащиеся неведанные странности, и дробящийся мрак, и слоящуюся тьму, и вихри света, и свистопляску небесных тел — вкруг одного, особенно прекрасного, зеленовато-синего шарика. И неслись, неслись, покуда не грянула новая волна рёва и покуда мы, рушась вниз, не прочертили собою воздух, прокладывая путь сгустком раскалённого добела пламени. И что-то пылающее бледным огнём не вздёрнулось на дыбы, из ничтожного враз обратившись громадой, и всеми шипами, шпилями, остриями, и белокаменным массивом, и предательской изменой… — Небеса, то были Небеса, — не поглотило нас целиком.

Думаю, я завизжала вновь, обнажённая, с кожей, дымящейся от пара, — и врезалась что есть маху о собственную постель. Ударная волна, вмявшая меня в простыни, вихрем пронеслась по комнате, сметая всё на своём пути; с таким грохотанием, словно сам Маальстрем обрушился на землю. И более я не знала ничего.

25. Шанс

Ему стоило убить меня той ночью. Так было бы проще всего. Легче лёгкого.

Как себялюбиво с твоей стороны.

Что?

Он отдал тебе своё тело. Дал удовольствие, с коим не в силах сравниться ни единый смертный любовник. Сражался с собственной природой, чтобы удержать в тебе искру жизни; а теперь ты не желаешь его тревог.

Я не имела ввиду…

Ну да, так оно и есть. Ох, дитя… Думаешь, ты любишь его? Думаешь, что достойна его любви?

Я не могу говорить за него. Но способна разобраться в собственных чувствах.

Не будь…

И пока что неплохо владею слухом. Ревность вам не к лицу.

Что?

Оттого вы и взъярились так на меня, верно? Уподобившись Итемпасу, скупясь делиться…

Замолкни!

…но этого никто и не требует. Разве ты не видишь? Его любовь к тебе не стихала ни на секунду. И никогда не затухнет. Ему никогда не вырваться из-под вашей с Итемпасом власти, покуда его сердце принадлежит вам обоим, трепыхаясь в ваших руках.

…Да, истинно так. Но я — мертва, а Итемпас — безумен.

А я — умираю. Несчастный Ньяхдох.

Несчастный Ньяхдох, и несчастные мы все.

***

Я пробуждалась медленно, поначалу осознавая лишь тепло и покой. Солнечные зайчики барахтались по щеке, алыми бликами проникая под зажмуренные веки. Поясницу потирала обнимающая полукружием рука.