Я обернулась — взглянуть богу в лицо; Сиех спешно отдёрнул руку. В уголке сердца медленно закопошилась злость: что-то таилось за этим неловким жестом — то ли нерешительность, то ли запоздалое раскаяние, одним словом, чувство, мало приличествующее божеству. Таилось, крылось за каждым его словом. Сколь бы ни было непостижимым родство меж богов, это не меняло того, что Сиех был ребёнком, а Энэфа — его матерью, и он любил её, любил безудержно и импульсивно, как любое дитя любит свою мать. Она же хотела избавиться от него (едва не убив), подобно тому как заводчик выбраковывает неполноценного жеребёнка.
Или как мать душит таящего в себе опасность младенца.
Нет. Я зашла чересчур далеко: то было совсем другое.
— Она нравится мне всё меньше и меньше, эта ваша Энэфа, — сказала я.
Вздрогнув от неожиданности, Сиех уставился на меня (и это мгновение тянулось безумно долго), а потом расхохотался. Ей боги, смех — бессмысленная, но заразная штука; этот питала боль. Я поддержала его ответной улыбкой.
— Спасибо, — профыркал Сиех, всё ещё посмеиваясь. — Ненавижу принимать эту форму; всегда становлюсь в ней чересчур слезливо-сентиментальным.
— Тогда обернись опять ребёнком. — Мальчиком он нравился мне больше.
— Не выйдет. — Он махнул в сторону барьера. — Эта штука отнимает слишком много сил.
— Ох. — Неожиданно я задалась вопросом: какой же он настоящий? Тот непосредственный, проказливый мальчишка, что я помню? Или этот явно уставший от жизни взрослый, проскользнувший из-под маски юноши, стоило ему на мгновение утратить бдительность и расслабиться? Или кто-то ещё, абсолютно иной? Слишком личный, слишком болезненный (вероятно) вопрос, чтобы спрашивать; и я замолкла. Мы ещё долго молчали, наблюдая за тем, как танцуют служащие.
— Что будешь делать? — спросил наконец Сиех.
Ничего не говоря, я вновь оперлась головой на его колено.
Сиех тяжело вздохнул.
— Хотел бы я знать, как помочь тебе. Ты же веришь мне, правда?
Слова согревали мне душу больше, чем я могла себе представить. Я улыбнулась.
— Верю. Я знаю, что ты не лжёшь, хотя и не могу сказать, что понимаю. Я всего лишь простая смертная, как и все эти люди, Сиех.
— Не такая, как все.
— И что с того? — Я посмотрела на него. — Какой бы
Он тихо засмеялся; в голос вернулась горечь.
— Ох, Йин. Ты действительно
Мне не нашлось, что возразить в ответ. Оставалось только промолчать, он тоже больше не подавал ни слова; единственное, что нарушало тишину, настороженно лёгшую меж нами, был шум продолжавшегося рядом праздненства.
Было около полуночи, когда я наконец засобиралась назад. Пирущка гудела ещё в самом разгаре, когда заявился Т'иврел и сопроводил меня обратно в комнаты. Он был слегка нетрезв, хотя и не настолько увлёкся выпивкой, как некоторые из тех, кто успел попасться мне на глаза.
— В отличие от них, мне наутро требуется ясная голова, — ответил он, когда я подчеркнула такую вопиющую разницу.
У двери моих комнат мы остановились.
— Спасибо, — сказала я, подразумевая —
— Вы вовсе не развлекались, — сказал он. — Я видел: не плясали, а весь вечер просидели в углу. Надеюсь, хоть бокал вина пригубили-то?
— Нет, но мне и в самом деле полегчало. — Я судорожно пыталась нащупать нужные слова. — Не буду отрицать, часть меня занималась исключительно раздумиями вроде
В его глазах стыло безмолвное сочувствие. Я снова задалась вопросом,
— По вашим меркам я, наверное, не слыву особой красоткой, — отважилась я. Кожа под пальцами была слегка колючей, и я вспонила, что мужчины островных народов, как правило, отращивают бороды. Это откровение неожиданно показалось необычно интригующим и экзотичным.
По меньшей мере добрая дюжина различных мыслей промелькнуло на лице Т'иврела в промежутке меж вдохом и выдохом; потом медленная усмешка сверкнула окончательно принятым решением.
— Ну, лично я по вашим тоже не очень-то хорош, — сказал он. — Видывал я тех призовых жеребцов, что вы, Дарре, называете мужчинами.