Сто тысяч Королевств

Заключённая в стекло смотровая площадка, подобно гигантскому прозрачному куполу. Если б не слабое отражённое поблёскивание со всех сторон, можно было подумать, что стоим мы не где-нибудь, а на открытом всем ветрам воздухе, вознесясь на островершье узкого как игла шпиля, рваную скольчатую грань. Абсолютная идеальная окружность пола (в отличие от прочих дворцовых комнат, что мне довелось повидать за последние две недели) была из той же самой белесой плоти, как и все остальные Небеса. Священный круг Итемпаса, вот чем было мечено это место.

Уровень, возвышающийся почти над всем белоснежным массивом дворца. Под этим необычным углом для зрения запросто можно было разглядеть (мельком, правда) и внешний двор — виднеющийся отсюда среди зелёного пятна дворцового Сада, и выступ Пирса. Никогда прежде с такой отчётливостью до меня не доходило, что истинная форма Небес — две сомкнутые дуги. Круг. Циркус. Жухлая земля же внутри дворца вздымалась чернозёмом, смыкаясь вкруг нас гигантской выпуклой чашей. Круг за кругом, круг в круге… воистину, священная пядь.

Лобное, жертвенное место.

Декарта стоял напротив входа, лаза в полу. Тяжело опираясь на свою мастерской работы трость — даррийскую, чернодревную трость, — без которой, вне всякого сомнения, ему ни за что было бы не добраться сюда, крутой спиралью винтовой лестницы, ведущей в клеть. Выше, за спиной его, хляби предрассветных облаков укрывали небо, сбившись то тут то там в хлипкие гроздьи, либо колыхаясь зыбунами худой ряби, подобно тонким нитям драгоценных перлов. Серая, безобразно серая хмарь, точь в точь, как моё парадное облачение, — кроме как на восточной кромке небосвода, где облачная гряда наливалась цветом, накаляясь бледной желтизной.

— Быстрее поторапливайтесь, — приказал Декарта, кивком отправляя нас внутрь, к центру замкнутого контура площадки. — Релад сюда, Скаймина напротив. Вирейн — ко мне. Йин — здесь.

Беззвучно повинуясь, я шагнула, вставая пред незатейливым белым постаментом, взраставшим из пола, — высотой, как раз мне по грудь. На извершии красовалось отверстие, шириной где-то в ладонь, не больше; скважина, ведущая не иначе, как к подземному зиндану. В воздухе над нею, в паре пядей от дыры, свободно парил крошечный тёмный сгусток. Ссохшееся, безобразное нечто, вблизи донельзя схожее с обжимком грязи. Неужто это и есть пресловутый Камень Земли? Это?!

Оставалось утешать себя тем, что, на худой конец, хоть тот бедолага, мучимый внизу, обрёл всё-таки свою смерть.

Декарта приостановил речь, хмуро посматривая поверх меня, на Энэфадех, стоящих за моей спиной.

— Ньяхдох, можешь занять своё привычное… место. А касаемо прочих — не припоминаю, что приказывал вам заявиться сюда.

Удивительно, но за них ответил Вирейн.

— Они могут сослужить нам хорошую службу, милорд. Быть может, Небесному Отцу придётся по нраву видеть детей его, даже этих… предателей и изменников.

— Ни одному отцу не доставит удовольствия лицезреть детей, отвернувшихся от него. Обвиняющих его. — Пристальный взгляд Декарта переметнулся, застыв, ко мне. Хотела бы я знать, кого он видит там, меня саму или одни лишь глаза Киннет на моём лице?

— Я хочу, чтобы они остались здесь, — подала голос.

Неизменно холодное лицо уставилось на меня, не поменявщись ни йоту, разве что жёсткой складкой легли и без того тонкие губы.

— Хороши ж твои друзья, раз пришли полюбоваться на твою смерть.

— Было бы куда как тяжелее встретиться с нею лицом к лицу без их на то поддержки, дедушка. А как насчёт Игрет, сознайтесь, вы и её умерщвляли одну-одинёшеньку? Или дозволили хоть кому-нибудь быть рядом?

Он резко распрямился, на редкость странный для него жест. Впервые я увидала тень истинного дедова облика, человека, коим он некогда был, — высокого и надменного, как всякий Амн, и угрожающе внушительного, как моя матушка; я вздрогнула как от удара, обнаружив наконец это щемящее сходство. Разумеется, ныне рост лишь подчёркивал его болезненную худобу и нездоровую бледность.

— Я не намерен объясняться перед тобою, внучка.

Я невыразительно кивнула. Краем глаза я выхватывала выжидательно-следящие взгляды, окружающие меня со всех сторон. Тревожный и беспокойный — Релада, раздражённый и досадный — Скаймины. Вирейн… дознаться, о чём думает скриптор, было невозможно; но то, с какой силой он буквально пожирал меня глазами, малость озадачивало. Впрочем, со временем было худо, чтобы задумаваться ещё и об этом. Оставалась, пожалуй, последняя возможность выяснить, отчего погибла матушка. Я по-прежнему уверилась, что это дело рук Вирейна; хотя большей бессмыслицы и выдумать было нельзя: скриптор любил её. Но, действуй он согласно приказам Декарты…