Сто тысяч Королевств

По счастью, следующий ярус, куда меня увлёк проводник и где я скромно притулилась в уголке, оказался с хорошим обзором. Планировка палаты заседаний впечатляла, и не в последнюю очередь — своей обстановкой. Белый мрамор, дорогое чёрное дерево, вероятно, из даррийских лесов, когда те ещё знали лучшие времена. Дворяне — человек триста или около того, в общей сложности, — восседали в удобных креслах вдоль зала (или же на лесенкой уходящих вверх ярусах). Прислужники, пажи и писцы толпились позади (а с ними и я), готовые, чуть что, подать документы или умчаться с поручением. Главенствовал консорциумный Распорядитель, стоя на возвышении искусно сработанного подиума и дирижируя попеременно требующими слова нобилями. Очевидно, текущий спор зашёл о праве на водный источник где-то в пустыне (и претензии были аж у пяти стран). Никто не говорил без очереди, не терял выдержки, не отпускал ни ехидных замечаний, ни завуалированных оскорблений. Другими словами, действо, исполненое строгого порядка и взаимной вежливости, чинное и степенное. Хлопот не доставляло ни число делегатов, ни их хорошо подвешенные языки, вкупе с желанием потрафить соотечественникам.

Одна из причин столь вышколенного поведения как раз и стояла на постаменте за подиумом Распорядителя: статуя Небесного Отца собственной персоной, в натуральную, так сказать, величину; всем своим видом воплощая Обращение к Смертному Разуму. Попробуй распусти излишне язык под этаким-то суровым взглядом. Но, как я подозреваю, куда как более угнетал иной взгляд, — того, кто сидел в ложе, виднеющейся аккурат чуть выше за Распорядителем. Обзор отсюда был плоховат, и я могла разглядеть немногое: мужчина преклонного возраста, со строгим взором, богато одет, в окружении группы слуг и молодой пары — блондина и темноволосой женщины.

Хотя молчаливая личность эта не окольцовывала себя видимой охраной, не носила короны, не вмешивалась в ход заседания (как и его свита); угадать, кто он, не составляло труда.

«Здравствуй, дедушка», — пробормотала себе под нос я и, даже зная, что невидима, послала ему улыбку через всю комнату. Пажи и писари одаривали меня слегка странноватыми взглядами весь остаток дня.

* * *

Склонив голову, я опустилась на колени перед дедом, слушая насмешливое хихиканье, доносившееся отовсюду.

Нет, постойте.

* * *

Некогда существовало трое богов.

Всего трое, имею ввиду. Сейчас их десятки, возможно, и сотни. Плодятся как кролики, что ни говори. Но когда-то их было всего трое, самых могущественных и блистательных из всех: бог дня, бог ночи и богиня рассвета и сумерек. Иными словами, Свет, Тьма и Тени, что между. Ну, или — Порядок, Хаос и Равновесие. Не так уж и важно это, ибо один давно погиб, другой, очевидно, тоже мёртв, ну а третий, да, он — единственный, сохранивший силу.

А заодно и тот самый залог власти Арамери. Имя ему — Небесный Отец, Пресветлый Итемпас, и предки Дома были преданнейшими из священников Его. За что и не избежали награды — оружия, столь могучего, что ни одна армия в мире не могла противостоять ему. С его-то (ха, точнее будет — их) помощью Арамери и провозгласили себя властителями мира.

Ну, вот. Так-то лучше.

* * *

Склонив голову, я опустилась на колени перед дедом; нож мой послушно лёг на пол рядом.

Мы были на Небесах, переместившись сюда сразу после заседания Консорциума, с помощью магии Отвесных Врат. По прибытии меня немедленно попросили пройти в дедову приёмную (по виду — точь в точь тронный зал). Формой — неровный круг (священный для Итемпаса), а сводчатый потолок заставляет придворных зрительно выглядеть величавее — совершенно зря, Амн и так гораздо выше, чем я, к примеру. Высокие, бледные, с безупречной осанкой, словно и не живые люди, из плоти и крови, а безмолвные статуи.

— Высокий из Высочайших, Лорд Арамери, — поприветствовала я. — Видеть вас — большая честь для меня.

Я расслышала хихикающий смех перед тем, как войти в комнату. Сейчас он зазвучал снова, слегка приглушённый руками, веерами и носовыми платками. Мне вспомнились птичьи стаи, гнездящиеся под пологом леса.

Передо мной восседал Декарта Арамери, некоронованный правитель мира. Он был стар, возможно, самый старый из когда-либо виденных мною людей; хотя Амн, как правило, и живут дольше моего народа, так что ничего удивительного. Тонкие, почти полностью белые волосы. Настолько худой и сутулый, что его приподнятое каменное кресло — кресло, и никаких «тронов», — казалось, грозилось вот-вот поглотить старика целиком.

— Внучка, — сказал он, и смех приостановился. Молчание. Столь тяжкое, что стынет в руках. Он — глава семьи Арамери, и слово его — Закон. Никто и не ждал, что он признает меня за родственницу, а менее всех — я сама.

— Поднимись, — приказал он. — Дай мне на тебя глянуть.