Сто Великих Пророков и Вероучителей

Гернгутяане только что начали тогда свою деятельность в Лондоне. Джон Уэсли в 1738 г. свел с ними близкое знакомство. Лично для него оно имело огромное значение, ибо позволило впервые соприкоснуться с чистым германским протестантизмом. Руководитель гернгутианской общины Бел ер познакомил Уэсли с тем видом лютеровского учения об оправдании верой, которое Уэсли потом до конца жизни считал основой истинного христианства. Как уже говорилось выше, Лютер, в противовес католическому учению о том, что человек спасается молитвами, исполнением обрядов и добрыми делами, утвердил положение о том, что единственным средством спасения следует считать одну только личную веру. То есть каковы бы ни были нравственность и благочестие данного человека, он все равно продолжает находиться в состоянии отчуждения от Бога до тех пор, пока не уверует в то, что кровь Христа, пролитая во искупление всего человечества, была пролита в том числе и за его грехи. Убеждение это, учил Бёлер, должно прийти к человеку путем внезапного мистического озарения, совершенно непохожего на рациональное мышление. Это сверхъестественное убеждение и есть то, что следует понимать под оправданием верою — оно нераздельно связано с безусловной уверенностью в спасении Души и полным господством над грехом. Уэсли был захвачен этим учением, в котором увидел мощное средство возрождения падшего человека. Он страстно возжаждал новой веры и действительно 24 мая 1738 г. пережил то самое мистическое озарение, о котором говорил Бёлер. В этот день, по его собственным словам, он почувствовал «что в спасении своем полагается на Иисуса Христа и только на Него одного». Тремя днями раньше такое же ощущение пришло к его брату Чарлзу. Чтобы лучше изучить теоретические основы гернгутианства, Уэсли отправился в Германию, в Гернгут — метрополию всего движения. Во время путешествия совершился окончательный переворот в его взглядах на оправдание и освящение человека. С тех пор он всегда ставил духовную жизнь выше всякого догматизма и церковности.

С духовного обращения начался постепенный отход Уэсли от официальной англиканской церкви. Вопреки ортодоксальному англиканству, он отказывался признавать, что человек возрождается к новой жизни одним только крещением (IX член англиканского символа веры провозглашал, что «для верующих и крещеных нет больше осуждения»). Опыт показывает, говорил он, что люди, получившие крещение, часто живут как язычники, то есть остаются по сути дела во власти первородного греха. Следовательно, возрождение происходит не в момент крещения, а только тогда, когда человек начинает жить подлинной духовной жизни. И именно к этому духовному воз рождению падших, а не к исполнению формальных обрядов должен быть направлена вся деятельность церкви.

За этим положением неизбежно шли другие новшества. Раз вере отводилось такое большое значение, следовало объяснить, что это такое. По мысли Уэсли, она представляла из себя нечто мистическое. Вера, писал он, это не просто движение мысли, то есть признание тех или иных положений. Кто только соглашается с истинами веры, но не чувствует горячего расположения к ним, тот не имеет подлинной веры, веры спасающей. Вера чужда рационализма. Она приходит как озарение. Обретая веру, человек перестает быть чадом дьявола и становится чадом Божиим, он получает оправдания и вместе с ним возрождается для новой жизни. В каком-то смысле вера есть дар Божий. Однако Уэсли не доводил это положение до той крайней формы, какое оно получило в кальвинизме. (Выше уже говорилось, что понимание веры как Божьего дара привело Кальвина к идее предопределения. Уэсли, глубоко веровавший в возможность возрождения падших, конечно, не мог принять идею предопределения и много сил потратил на ее опровержение.) Вера, учил Уэсли, не есть что-то раз и навсегда обретенное. Нельзя, уверовав однажды в свое спасение, успокоиться на этом. Обретя веру (фактически благодать Божию), человек точно так же может однажды утратить ее, если вновь отдастся греху. Сохранение веры есть деятельное, а не пассивное состояние. Лишь те, кто заботливо, каждодневно избегают зла и ревностно совершают добрые дела, все более и более умирают для греха, оживая для Бога. Совершенство достигается только теми, кто исполняет важнейшие заповеди Христа — всем сердцем стремится к Богу и любит ближнего своего как самого себя. Человек, имеющий в себе такое стремление и такую любовь, восстанавливает в себе образ Божий — живет и мыслит подобно тому, как жил и мыслил Христос. Из этого вытекало, что одним из важнейших и необходимых условий сохранения веры и спасения служат для человека добрые дела.

Католическое и лютеранское воззрения на спасение как бы слились у методистов в одно целое.