Стофунтовая голова

Кирзак всхлипнул. Ему почти удалось вспомнить клятую ночь на сраном тыквенном поле. Требовался крошечный шажок, чтобы правда окончательно вымыла сор из его души и этой пародии на комнату.

И он шагнул навстречу истине. Шагнул со всей неистовостью, с которой жил.

Кирзак ринулся на стену. Нить ударилась об вагонку, став пикой, принявшей голову. От скрипа, с которым лезвие финки проникло в лобную долю, заныли зубы. Грудь выдавила тонкий вопль. Каждый грамм боли, брошенный на весы сумасшествия, озарял разум подробностями роковой ночи.

Шаги позади.

Объявший шею запах курева.

Затем…

Боясь потерять сознание, Кирзак вцепился в рукоять Нити и с силой дернул вниз. На ладонь шлепнулся кусочек лба, похожий на желтый фарфор с криво наклеенной кожей. Отошел от черепа чересчур легко, будто и не держался вовсе. Упало еще несколько фрагментов, напоминая осыпающийся пазл, скрепленный дешевым клеем.

Кирзак заскулил и дрожащими движениями убрал Нить. Хорошая девочка, полежи пока что. Поднес правую руку к границе слипшейся шевелюры. Смельчак в лице указательного пальца скользнул в брешь черепа.

Содрогаясь от напряжения и боли, буквально раскалывавшей голову, Кирзак нащупал нечто мелкое и скользкое – множество, имевшее упругие скорлупки. Он вернул руку и обнаружил в ней тыквенные семечки. Смех хлынул изо рта, будто вода – из пробитого трубопровода.

Он поменялся с тыквой мозгами! Мозгами, черт побери!

И Кирзак вспомнил звук. Тот самый щелчок. Непонятный диалект, на котором общалась тень, скрывавшаяся за дырявыми стенами.

То был звук хорошо смазанного курка, отходящего назад, чтобы привести спусковой крючок в состояние боевого взвода.

У того, кто возник позади их увлекшейся компашки, имелось оружие. И оно шепнуло: «ПРИВЕТ». Шепнуло прямо ему в затылок.

Руки Кирзака, повинуясь обретенному сумасшествию, разламывали голову. Он орал и хохотал. Стенки черепа опадали, выплескивая липкую начинку стофунтовой тыквы на плечи и нос. Виски́ вдавились. Затылок откинулся, лишившись каркаса темени. Реальность рассыпалась на чертовы тыквенные семечки. Бродившая тень продолжала издавать оружейные щелчки. Бездушная тварь, приставленная к комнате ради одной-единственной цели – истязания.

Наконец нахлынула темнота, раздробленная на бежевые зерна, и Кирзак провалился в забытье.

Вскоре он пришел в себя, без особого смысла таращась в танцующий потолок. Жара плавила рассудок и выжимала из тела все соки. Он с кашлем перекатился на живот. Комната без окон и дверей, в которой он очутился, встретила его глухим равнодушием. За стенами, судя по игре света, кто-то бродил.

В центре помещения покоилась тыква, вызывавшая приливы тревоги.

Кирзак припомнил, что такая вроде называется «стофунтовой». Если, конечно, Болгара не ошибался, когда в очередной раз устраивал им с Траппером сельский час. Когда же это было? Черт, так сразу и не сообразить. Придется подумать. Взгляд против воли опять обратился к тыкве.

В персональном мирке Кирзака занимался новый жаркий день.