Стоянка

Его размышления прервал град ударов. Кажется, Ли-Ли вошел в раж. Теперь эти звуки будут вечно стоять у Дикстры в ушах — не киношные, а взаправдашние удары: неожиданно мягкие, почти нежные, словно били кулаком в подушку. Женщина вскрикнула: один раз удивленно, затем — от боли, а после лишь тихонько скулила. Стоя в темноте, Дикстра вспоминал о бесчисленных фондах помощи жертвам семейного насилия. Знают ли они, каково это, когда в одном ухе ветер шелестит пальмовыми листьями — и не забудьте про снимки пропавших детей! — а в другом женский голос подвывает от боли и ужаса.

Он услышал шарканье ног по кафелю и понял, что Ли (Ли-Ли, умоляла она, словно ласковое прозвище могло умерить его ярость) был готов. Как и Рик Хардин, Ли носил грубые сапоги. Всем ли-ли этого мира нравится корчить из себя крутых самцов, горячих южных парней. А у женщины на ногах белые низкие кроссовки — Дикстра мог поспорить.

— Сука, чертова сука, думаешь, я не видел, как ты трясла перед ним своими сиськами, сука ты…

— Нет, Ли-Ли, что ты, я никогда…

Снова удар, кого-то рвало, но не ясно, мужчину или женщину. Завтра, когда Ли и его жена или подруга уберутся отсюда, пятна на полу и стене женского туалета будут для уборщика безличной блевотиной, которую хочешь не хочешь, а придется убрать. Ладно, но что делать ему, ему-то что делать? Господи Иисусе, неужели придется драться? Если он не станет лезть не в свое дело, Ли просто отколошматит ее, но если вмешается посторонний…

Чего доброго, пришьет нас обоих.

Но…

Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка.

Дикстра сжал кулаки: «Чертова семейка, чертов сериал!»

Женщину рвало.

— Угомонись, Эллен.

— Не могу!

— Не можешь? Ладно, я тебе помогу. Чертова… сука.

Снова глухой удар. Сердце Дикстры упало еще ниже. Он и не думал, что это возможно. Скоро оно совсем уйдет в пятки. Если бы обратиться в Пса, пусть ненадолго! По крайней мере в книге прием срабатывал. Кажется, совсем недавно, прежде чем на свою беду свернуть к стоянке, будь она неладна, Дикстра как раз рассуждал о том, кто он на самом деле! Если это не было предзнаменованием, как выражаются составители руководств по писательскому мастерству, то чем тогда?

Ворваться бы в сортир, выбить дерьмо из этого подонка и убраться прочь, как Алан Лэдд в «Шейне» (вестерн 1953 года. — Esquire).

Женщину рвало — словно автомат перемалывал булыжники в гравий, — и Дикстра знал, что у него не хватит духу. Пес был выдумкой, а реальность груба и шершава, как язык алкоголика.

— Давай, сделай так еще раз и увидишь, че будет, — не унимался Ли. В его голосе появилось мертвящее спокойствие. Дикстра не сомневался — Ли готов идти до конца.

Когда в суде спросят, почему я не вмешался, мне будет нечего сказать. Слушал, анализировал, вспоминал. Был свидетелем. Придется объяснить им, что писатели, когда не сидят за письменным столом, ничем другим не занимаются.

А что, если на цыпочках прокрасться к «ягуару» и вызвать полицию? Не зря через каждые десять миль у обочины торчит плакат: «В случае аварии набрать на мобильном *99». Впрочем, пока полицейский доберется сюда из Брейдентона или Ибор-сити, маленькое кровавое родео завершится.

Икота, судорожные попытки сдержать рвоту. Дверная створка дрогнула. Женщина не хуже Дикстры понимала, что на уме у Ли. Если ее вырвет еще раз, Ли сорвется с катушек. А что ему грозит? Убийство второй степени, непредумышленное. Через пятнадцать месяцев выйдет и начнет приставать к ее младшей сестренке.

Дуй к машине, Джон, жми на газ и вали отсюда. Постарайся представить, что ничего этого не было. Просто не включай пару дней телевизор и не читай газет. Давай, проваливай. Ты писатель, а не герой. В тебе и росту-то всего метр семьдесят пять на семьдесят три кило весу, и, кстати, не забудь про больное плечо. Если влезешь, будет только хуже. И не забудь упомянуть Эллен в своих молитвах, господь присмотрит за ней.

Дикстра уже обернулся, чтобы уйти, когда его осенило.

Пусть Пес всего лишь вымысел, но Рик Хардин — настоящий.

Эллен Уитлоу из Нокомиса рухнула на унитаз, раскинув ноги и задрав юбку — сучка, она и есть сучка. Ли хотелось схватить ее за уши и размозжить тупую башку о кафель. С него хватит. Он даст ей урок, который она нескоро забудет.

Нельзя сказать, что мысли Ли текли связно — мозг заволокло алым туманом, а из-под тумана, над туманом, сквозь туман просачивался монотонный голос, как у Стивена Тайлера из «Аэросмита»: «Все равно ребенок не мой, не мой, не мой, ты мне его не пришьешь, чертова сука…»

Он успел сделать три шага, но внезапно где-то совсем близко загудела автомобильная сирена, сбивая с ритма, мешая сконцентрироваться, заставляя оглянуться: бип, бип, бип, бип!

Сигнализация, подумал Ли. Его взгляд скользнул обратно: от двери — к женщине в кабинке. От дверной ручки — к сучке. Кулаки нерешительно сжимались и разжимались. Ли наставил на Эллен длинный грязный ноготь.

— Двинешься с места — прибью, — пригрозил он, направляясь к двери.