Немец, улыбаясь, подошел к столику вместе с женой и дочкой. Он познакомил меня с ними, и я уже чисто риторически предложил выпить еще одну бутылку. Жена его замотала головой и показала на часы, приподняв смуглую молодую руку. Как и все они, она была в очень открытом платье, спортивна и моложава. Все-таки было странно видеть женщину, которая пережила целую эпоху своего народа да еще при этом была хоть куда. Мне показалось, что девушка с удовольствием выпила бы шампанского, если бы родители согласились. Мы с отцом ее крепко пожали друг другу руки, и они ушли в сторону гостиницы.
– Мы победили, а они гуляют, – сказал пенсионер, глядя им вслед и добродушно посмеиваясь. Я ничего не ответил.
– Если хотите, – уже гораздо строже обратился он к своей собеседнице, – я вам завтра принесу книгу французского академика Моруа «Жизнь и приключения Жорж Занд».
– Да, хочу, – согласилась она.
– Тоже редкая книга, – сказал пенсионер, – там описаны все ее любовники, как-то: Фредерик Шопен, Проспер Мериме, Альфред де Мюссе…
Он задумался, вспоминая остальных любовников Жорж Занд.
– Мопассан, – неуверенно подсказала женщина.
– Во-первых, надо говорить не Мопассан, а Ги де Мопассан, – строго поправил пенсионер, – а во-вторых, он не входит, но ряд других европейских величин входит…
– Я вам буду очень благодарна, – сказала женщина, мягко обходя дискуссию.
– Еще бы, это редкая книга, – заметил пенсионер и вбросил в карман кителя свои четки, – ждите меня завтра на этом же месте в это же время.
– Я вас обязательно буду ждать, – почтительно сказала женщина.
– Ждите, – твердо повторил пенсионер и, кивнув розовой головой, достойно засеменил через бульвар.
Женщина посмотрела ему вслед и спросила у меня с некоторой тревогой:
– Как вы думаете, придет?
– Конечно, – сказал я, – куда он денется…
– Знаете, всякие бывают, – вздохнула женщина. Она неподвижно сидела за столиком и сейчас казалась очень грузной и одинокой.
Я расплатился с официанткой и пошел в кофейню пить кофе. Солнце уже довольно низко склонилось над морем. Катер, который привез жену и дочь немецкого физика, почти пустой отошел к пляжу. Когда я вошел в открытую кофейню, пенсионер уже сидел за столиком с ватагой других стариков. Среди их высушенных кофейных лиц лицо его выделялось розовой независимостью.
Первое дело
Тетка сказала мне:
– Придется тебе сходить на мельницу – дядька твой как отправится в правление, так и пропал на весь день.
До этого я один никогда на мельницу не ходил, поэтому обрадовался, но сделал вид, что ничего особенного не случилось.
– Что ж, можно сходить, – ответил я.
Надо было поймать ослика. Достав из кладовой большой рыжий початок кукурузы, я пошел его искать. Я нашел его в поле, где Арапка – так звали ослика – пощипывал между кукурузными ожинками тощую предзимнюю травку.
Издали заметив меня, ослик поднял голову: что, мол, еще там? На всякий случай он повернулся спиной, однако искоса продолжал следить за моими движениями. Мы с ним молча разговаривали друг с другом:
Я. Чудак, ты чего ощетинился?
Арапка. Знаем мы ваши хитрости.
Я. Честное слово, вот пройду, и всЈ.
Арапка. Ну, ну, посмотрим. А что это у тебя в руке?
Я. Это? Да вот хочу свинюшку покормить кукурузой, да что-то ее не видно.
Арапка. А знаешь, мне понравился этот початок.
Я. Да нет, что ты!
Арапка. Мне бы только попробовать!
Я. Неудобно как-то.
Арапка. Я только попробую…
Я. Ну ладно. Так и быть
Я уже стоял от него в трех шагах, и он потянулся ко мне своей мохнатой мордой, своими темными печальными глазами с длинными редкими ресницами. Он тепло дохнул мне на руку и с треском отгрыз от початка целую пригоршню зерна. Через минуту я отбросил кочерыжку, как обглоданную кость, и, ухватившись за короткий ежик ослиной гривы, вскочил Арапке на спину.
Дома я оседлал его, протянул подхвостную веревку и прикрепил ее к задней луке деревянного седельца. Потом стал натягивать веревочные подпруги, но ослик тут решил схитрить и надул живот, чтобы подпруги не давили. Однако я это заметил и шлепнул несколько раз ладонью по брюху, надавил на живот коленом и укрепил подпруги. Я привязал осла и пошел в кухню. Надо было перекусить. Тетка нарезала холодной мамалыги, поджарила сыру и налила из графина молодого, еще не перебродившего вина. Я старался есть спокойно и сосредоточенно. Так ел дядя, собираясь уходить надолго. Выпил два стакана вина. Оно было сладким и холодным, от него приятно ломило зубы.
Вместе с теткой я нагрузил на ослика два мешка, сделанные из козьей шкуры. Кое-где из них торчали кукурузные кочерыжки, которыми затыкают дыры в мешках, если починить нет времени. Тетка предупредила, чтобы я был осторожным на спусках, а напоследок сказала:
– Передай Гераго, пусть мелет кукурузу покрупнее, но не слишком.
…Километра три надо было идти по ровной ложбине, потом начинался спуск.