Стоянка человека

Старик хозяин, которого я и раньше много раз видел, сейчас стоял возле дорожки к дому и, мерно взмахивая руками, косил траву.

– Мальчик, ты куда? – спросил он, останавливаясь и поворачиваясь ко мне. Из травы выблеснуло лезвие косы.

– К Зине, – сказал я, удивляясь его любопытству. Он видел меня много раз и знал, куда я иду.

– Их нет, – сказал он строго, – иди домой и больше сюда не приходи.

– Как нет? – спросил я, деревенея.

– Их взяли сегодня днем… Всех! Квартира опечатана… За домом, вероятно, следят… Ты у меня спросил, который час, – он посмотрел на часы (неприятное, сильное, костистое запястье), – я тебе ответил – шесть часов .. Иди, и да хранит тебя бог.

И я пошел. И снова услышал за спиной сочный звук срезаемой травы: чок, чок, чок! Я шел и все время слышал этот звук, странно удивляясь, что он от меня не отстает. Я очнулся в детском парке у нашего ночного домика. Рядом с ним была скамейка. Я сел на нее и заплакал. Детей в парке уже не было, и никто не обратил на меня внимания. Кажется, тогда я выплакал все свои слезы.

Часа через три я пришел в дом под магнолией. Друзья сидели на веранде. Все были потрясены моими словами, и сначала никто ничего не мог сказать. Потом Коля заметался.

– Это она сказала, чтобы тебе угодить! – крикнул он, мечась по веранде.

– Ни малейшего сомнения, – безжалостно подтвердил Алексей, – но ты, конечно, не виноват.

– Нет, – возразил Женя, – она и раньше мне это говорила, когда вы еще ее не знали…

Коля стал лихорадочно вычислять, кто бы мог донести. Сначала все остановились на том мальчике, про которого Алексей сказал, что у него нет лица. Потом вспомнили мальчика, приглашавшего ее несколько раз танцевать. Потом других. Мы еще были так юны, что девушки оставались у нас вне подозрения. А позже в лагере я встречал стольких людей, сидевших по доносам жен, любовниц, сослуживиц.

Алексей предложил сейчас же всем вместе идти в НКВД и сказать…

– Что сказать? – набросился Коля.

– Ну, сказать, – краснея и уставившись в пол, начал Алексей, – что все так именно ее поняли, как ты сказал вчера… Она никого не хотела оскорбить…

– Глупо! Глупо! Глупо! – вскричал Коля. – Всех заметут, и на этом кончится все! Они и несказанным словам придают свое значение, а о значении сказанных слов они ни у кого не спросят.

– Трусость сгубила Россию, – сказал Алексей столь угрожающе, что Коля задергался.

– Ну, я пошел, – добавил Алексей через несколько минут. Коля в него вцепился. Алексей страшно сморщился, покраснел и презрительно процедил:

– Светлейший князь, я еще, кажется, не состою в вашей челяди. Никому не дано распоряжаться моей свободой Я просто иду домой. Не могу же я каждый день приходить в час ночи. Я все-таки из рабочей семьи, у нас рано ложатся и рано встают…

Он ушел. Коля заметался по веранде. Все это я видел сквозь какое-то сонное оцепенение. Прошло минут десять. Князь метался и что-то бормотал. И вдруг я очнулся, как от слепящей пощечины! Я сорвался и побежал.

Я догнал Алексея уже на улице Энгельса, за два квартала от здания НКВД. Я его остановил, и мы заспорили, кому из нас туда идти.

– Послушай, Витя, не будь кретином, – сказал он, уставившись в землю, – ты прекрасно понимаешь, что они заинтересуются происхождением защитника… Ты недобитый враг, а у меня три поколения рабочих позади.

Я не уступал, и тогда он, как это с ним бывало и раньше, вдруг перешел на самый высокий тон и сказал:

– Ну ладно. Пойдем оба. Если надо – умрем за нее.

Было уже около одиннадцати часов ночи. В дверях стоял часовой. Мы были готовы ко всему. Только к одному мы не были готовы, что нас не пустят. Выслушав наш сбивчивый рассказ, он проговорил:

– Здесь разберутся… А вы даже не родственники… Идите домой и не шумите! Будете шуметь – милицию вызову!

Мы ушли. Утром я рассказал отцу о случившемся. Маму я не хотел беспокоить. Он молча стал ходить по комнате, потом остановился и посмотрел на меня:

– Витя, пойми, во мне сейчас говорит не отец, а здравый смысл. Я их знаю больше двадцати лет. За это время никогда ни одна попытка защитить людей не увенчалась успехом. Она только подхватывает новых людей. Если ты пойдешь туда, ты там останешься и убьешь свою мать… Может быть, они сами их отпустят… Такое бывало… Не исключено, что вас вызовут… Вот тогда твердо держитесь версии князя… Другого выхода нет…

С неделю мы ждали, но нас никто не вызывал. За это время я трижды побывал в доме Зины, но квартира их была опечатана, а хозяин ничего о них не знал. В городе у них не было родственников. Я сходил к ее подруге, у которой мы были на дне рождения. Она была страшно перепугана. Она знала, что их взяли. То ли уже ходила какая-то версия, характерная для тех времен, то ли она сама ее придумала, чтобы отвести беду от своего дома, – не знаю. Она сказала, что их арестовали, потому что ее отец, работая в банке, способствовал распространению фальшивых денег.

– Вспомни, Витя, – говорила она взволнованно, – как они широко принимали гостей! Я сама видела своими глазами, как Зинина мама выбрасывала пирожные в помойное ведро под видом протухших… Бедная Зина не виновата, но ее отец…