Стоянка человека

Молчит. Только молотком постукивает, а изо рта гвозди торчат. Я постояла, постояла, вижу, он не хочет говорить со мной, и пошла назад. У калитки догнала его жена:

– Лорочка! Лорочка! Прости! Приходил человек и угрожал сжечь дом.

– Что же это такое, Виктор Максимович, неужели на этого мясника управы нет?

– Милая Лора, – говорю, – к сожалению, это так. Оставь, ты себя изведешь и ничего не добьешься.

– Нет, Виктор Максимович, – сказала Лора, качая головой, – я никогда в жизни не отступлюсь. Моя мама, оставшись без папы, нас, трех дочерей, поставила на ноги. Она всю жизнь набивала папиросы на табачной фабрике. У нас целая пачка грамот. А теперь, значит, она никому не нужна? И пьяный негодяй ее может убить машиной, как бродячую собаку? Нет! Я пойду в КГБ.

Она подняла свою тяжелую корзину, и я долго смотрел вслед ее маленькой, упорной фигуре. Что я ей мог сказать? Чем помочь? И при чем тут КГБ?

Проходит еще какое-то время. Я встречаю Лору в нашем гастрономе. Мы выходим вместе.

– Ну что, Лора, была в КГБ?

– Была, была! – говорит. – Меня принял какой-то полковник, доброжелательно выслушал, а потом позвал своего помощника. И они стали между собой переговариваться по-абхазски. Они не знали, что я прекрасно понимаю по-абхазски. Я все понимаю, а они переговариваются между собой. Оказывается, помощник был в курсе моего дела. Точнее, он был в курсе дел миллионера и его брата.

– Девушка права, – говорит помощник, – но что мы можем сделать? Миллионер со вторым секретарем обкома вот так…

Он свел указательные пальцы обеих рук, показывая, что они, как братья.

– Вчера, – продолжает он, – его машина стояла возле особняка миллионера три часа двадцать минут… Пусть девушка жалуется в Москву, мы ничего не можем сделать.

А я слушаю и жду, что скажет мне полковник.

– Видимо, в вашем деле здесь не смогли разобраться, – говорит он мне наконец, – жалуйтесь в Москву. Это дело вообще не по нашей части.

Тут я не выдержала.

– В Москву, – говорю, – я пожалуюсь и без вас. Но вы мне объясните такую вещь. Я ее своим женским умом не могу понять. Что может делать секретарь обкома в особняке вора-миллионера? Что он, священник, наставляющий грешника? И что, вы засекаете время, пока он гостит у него? Какая от этого польза?

Виктор Максимович, он от моих слов покраснел, как флаг.

– Вы что, абхазка? – говорит.

– Да, – говорю, – у меня мама была абхазка.

– Все это сложней, чем вы думаете, – говорит он, глядя мне в глаза, – и если мы засекаем время, значит, это для чего-то нужно. Жалуйтесь в Москву, но здесь будьте осмотрительней.

Теперь я поняла, что тут мне никто не поможет. Я уже написала в Прокуратуру СССР. Жду ответа.

На этом мы расстались. Через какое-то время Лора получила ответ из Прокуратуры СССР, откуда ей написали, что ее жалоба рассмотрена и направлена в прокуратуру Грузии. Теперь Лора ждала ответа из прокуратуры Грузии. И вдруг однажды поздно вечером она прибежала ко мне домой. Впервые я ее видел такой бледной, испуганной.

– Ой, Виктор Максимович, что сейчас было! – воскликнула она и рухнула на диван. – Кто-то стучит мне в дверь. Открываю. Входит огромный мужчина со страшными глазами. У меня душа в пятки ушла. Но я взяла себя в руки и говорю:

– Что вам надо?

Он стоит и прямо жрет меня своими глазищами. Потом говорит:

– У тебя несчастье было. Но этот человек не хотел убивать твою маму. Случайно получилось… Вот здесь десять тысяч… Пригодится… Ты теперь одна…

Тут у меня страх прошел.

– Нет, – говорю, – если б они мне даже миллион заплатили, я бы ему не простила маму…

Он молчит и стоит с протянутой пачкой денег в руке.

– Не возьмешь?

– Нет, – говорю.

– Ты смелая девушка, – говорит он мне и кладет пачку в карман, – но перестань жаловаться… Хуже будет… Тем более живешь одна…

И смотрит на меня своими волчьими глазами. Я собрала все свои силы.

– Нет, – говорю, – лучше пусть они меня убьют.

Он еще некоторое время смотрел, смотрел на меня а потом молча ушел. Слышу – завел машину и уехал. Тут только я поняла, какой ужас пережила, и прибежала к вам. Но, видно, и они испугались, испугались, правда?

– Не верю я, – говорю, – что милиционеры, взявшие пьяного, дадут теперь новые показания. Одумайся, Лора, пока не поздно. Они тебя угробят, я боюсь за тебя.

Я вижу, она сидит в глубокой задумчивости, даже не слушает меня.

– Ни один человек в мире, – вдруг говорит она словно в пространство, – не умел так любить, как моя мама. Еще до нас, своих детей, она воспитывала свою родственницу – сиротку. Я ее немного помню. Она умерла лет пятнадцать назад от воспаления легких. Мама до последней минуты была с ней. И она перед смертью маме сказала: «Люби меня всегда!»

Она была сиротка, и ей было страшно умереть, думая, что никто из живых о ней не будет помнить. И за все эти пятнадцать лет мама никогда о ней не забывала и всегда плакала, вспоминая ее последние минуты… Так любить, как мама… Пока я жива, я не прощу этому мерзавцу.

– Если так, – сказал я, – тебе опасно оставаться дома. Переходи к Марку или оставайся у меня, а там посмотрим…