Читаем Стоянка запрещена (сборник) полностью

Настя прихворнула, и зимние каникулы в Москве отменились. Я навещала Настю дома. Мама девочки, Нелли, к моей радости, отсутствовала. Безропотную домработницу-молдаванку звали Женей, как выяснилось. Я рассказала Насте, лежавшей в постели, но уже без температуры, какое громадное значение в прошлых веках придавалось правильному обращению с прислугой. Из всех умений, которые прививали девочке: читать, считать в пределах тысячи, немного рисовать, немного играть на музыкальном инструменте, болтать на иностранном языке (про науку флиртовать я умолчала), главный упор делался на воспитании руководящих – применительно к обслуживающему персоналу – качеств. Причём, как ни странно, отсекались стремления к грубому командованию. Что у древних греков, что в викторианской Англии, что у плантаторов Америки с негритянскими рабами, что у русских дворян – картина один-в-один. От прислуги зависит благополучие твоего дома, эти люди тебе подчинены, но гордость имеют. За них нужно нести ответственность как за ограниченных в правах детей, быть строгими, но внушать сознание защиты, которую ты обеспечишь. Хамское отношение к прислуге появилось в начале прошлого века, когда нувориши, сами в прошлом дети кухарок, брали на службу бедняков и тешились властью.

– Если хочешь, я тебе подскажу, в каких книгах про это написано, – сказала я Насте. – А пока, маленькая леди, говорите домработнице «вы», называйте её по имени, когда обращаетесь, прибавляйте «пожалуйста» при просьбе. Есть ещё в русской речи вежливая форма с отрицанием. Надо бы откопать её истоки. Как спросить или попросить с отрицанием?

– Не знаю, – хмурится девочка.

– Ты идёшь по улице, ищешь парикмахерскую, останавливаешь прохожего и спрашиваешь…

– Что?

– Настя, думай!

– Где здесь парикмахерская?

– Грубо. Вежливый вариант, с отрицанием. Должно присутствовать «не».

– Не скажете, где здесь парикмахерская?

– Отлично, умница. Ещё?

– Не знаете, нет ли тут парикмахерской?

– Великолепно. И как чудно в нашей речи! Культурный человек спрашивает: «Простите, который час?» Равносильно: «Не скажете, который час?»

– А ему отвечают: «Не скажу!» – рассмеялась Настя.

– Проказница!

– Женя! – громко позвала Настя, и, когда домработница явилась, «аристократическим» тоном попросила: – Не будете ли так любезны накрыть нам чай? Столик принеси… принесите из гостиной. Пожалуйста.

Девочка «ручной сборки», как говорил Костя о достойных людях.

Женя с ходу не поняла, о чем её просят. Когда сообразила, на лице промелькнуло выражение удивлённого самодовольства. И мне пришли на память строки Некрасова: «Люди холопского званья сущие псы иногда. Чем тяжелей наказанье, тем им милей господа». Вслух я, конечно, цитату из «Кому на Руси жить хорошо» не произнесла. Рано Насте тонкости натур по другую сторону баррикад знать. Пусть хоть на своём месте не выглядит Салтычихой, вслед за мамой.

– Ася, что ответил Костя на ваше письмо? – спросила Настя, когда мы пили чай.

– Ничего не ответил. Я письма не написала и соответственно не отправила.

– Почему?

– Самый правильный журналистский вопрос – «почему?». Иногда мне хочется, чтобы журналистам, когда берут интервью у интересного человека, было позволено только спрашивать в нужных местах: «Почему?» А не самовыражаться.

– Ася! Не уходите от ответа. Почему вы не написали Косте? Потому что струсили?

– Подсказка не верна. Я пишу ему денно и ночно. Стоп! Есть такое выражение? «Ночно» звучит подозрительно.

– Да забудьте про свой русский язык!

– Как мой, так и твой.

– Почему не отправили?

– Потому что триста двадцать вариантов никуда не годились.

– Вы так думаете?

– Я.

– Ну и дура! Ой, простите! Не кажется ли вам, что вы несколько заблуждаетесь? Когда я Сашке Петрову, который целую четверть мне нравился, написала письмо, сразу разлюбила.

– Как говорится: мы стыдимся не своих любовных писем, а их адресатов. Но это не мой случай.

Странно повторяются школьные ситуации. Настя была влюблена в Сашку Петрова одну четверть. Дима Столов такую же четверть питал ко мне нежные чувства. Настя сбросила влюблённость как изношенные туфли, я расхлёбываюсь до сих пор.

– Пишите, что из головы идёт, – советовала Настя, – как в сочинении на свободную тему. «Как я провёл лето?», «Какие человеческие качества уважаю?», «Мой любимый герой», «Кем ты хочешь стать?» Вот ерунда! Ленка Прохорова мечтает моделью быть, а написала, что ветеринаром, собачек лечить. Все эти сочинения – сорок бочек арестантов.

Я с удовлетворением отметила использование Настей идиоматического выражения, о котором шла речь в моей передаче.

– Предлагаешь мне наврать?

– Предлагаю не молчать, написать, что пишется. Кто сказал, что молчание – золото?

– Не знаю. Боюсь, что имя автора утеряно.

– Он был кретином! – решительно заявила Настя. – Люди должны разговаривать. Папа молчал, молчал, а потом нас бросил. Почему он никогда не сказал маме, что его не устраивает? Может быть, они поговорили бы раз, другой, и всё стало хорошо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза