Стоянка

— Чертова сука, — у Ли был монотонный и в то же время напыщенный голос. Невозможно объяснить, как Дикстра понял, что мужчина пьян, ведь каждое слово было сказано очень разборчиво. Но он понял, потому что он уже слышал такие голоса — в парках, на вечеринках, вечером в мотеле, где стены такие тонкие, что слышишь каждое слово (луна уже взошла, бар закрылся). Женские реплики в этом разговоре — можно ли назвать это разговором? — звучали тоже не очень трезво, но доминантной эмоцией в них был все же страх.

Дикстра стоял там, замерев на небольшой ступеньке у входа — лицо обращено к мужскому туалету, спина к женскому. Он стоял в тени, окруженный фотографиями пропавших детей, фотографии шелестели на ветру, как листья пальм. Он стоял там, ждал и надеялся, что продолжения не будет. Но продолжение, естественно, было. Он некстати вспомнил песенку какого-то народно исполнителя: "Когда до меня дошло, что я олух, я был слишком богат".

Последовал очередной шлепок и новый взрыв плача. Секунда молчания, снова мужской голос. Дикстра понял, что мужчина не только пьян — он еще и неграмотен, он использует термин «сука» в качестве эвфемизма слова «проститутка» — скорее всего, его словарный запас весьма ограничен.

Он вдруг осознал, что знает многое об этом типе: на уроках английского он всегда сидел на задних рядах; когда он приходил домой, то пил молоко прямо из упаковки, не наливая в стакан; что он вылетел из колледжа на втором или третьем курсе, что работа, которую он выполняет, предполагает ношение перчаток и ножа «Икзэкто» в заднем кармане джинс. Дикстра не думал, что это смелые обобщения, смелое обобщение — это заявить, что все афроамериканцы обладают врожденным чувством ритма или все итальянцы прекрасные оперные певцы. Сейчас, в 11 часов вечера, окруженный плакатами о розыске пропавших детей — по какой-то неведомой причине их всегда печатают на розовой бумаге, словно это цвет исчезновения — он знал, что это правда.

"Чертова сучка".

"Он конопатый, — подумал Дикстра. — И он плохо переносит солнечный свет, у него быстро появляются ожоги. Из-за этих ожогов он выглядит чокнутым, и чаще всего он и есть чокнутый. Он пьет «Калуа», если при деньгах, как мы говорим, но обычно это дешевое пи…"

— Ли, не надо, — раздался женский голос, умоляющий, и Дикстра мысленно крикнул ей: "Леди, перестаньте, неужели вы не видите, что от этого только хуже? Неужели вы не понимаете, что от вида вашей сопли, ползущей из левой — или правой — ноздри, он звереет как никогда раньше?" — Не бей меня больше, мне так…

Шлеп!

Следом еще удар и краткий всхлип, похожий на собачье поскуливание. Старина из драндулета снова заставил голову женщины отскочить от кафельной стены, и как там звучит старая острота? Почему каждый год в Америке рассматривается триста тысяч дел о жестоком обращении внутри семьи? Потому что они, мать их так, не хотят слушать!

— Чертова сука, — для Ли сегодня эти слова, видимо, заменяли священное писание. Выдержка из второго послания к Алкоголианам. И что было в его словах самое ужасное, что повергало Дикстру в бездну отчаяния, — это отсутствие эмоций. Лучше уж была бы ярость. Ярость была бы более безопасна для этой женщины. Его ярость была бы похожа на взрывоопасную смесь, она взорвалась бы от малейшей искры и тут же сгорела бы, исчезла без следа, но сейчас этот парень выглядел… увлеченным. Он не собирался ударить ее еще раз и извиниться, может, даже заплакать вместе с ней, как он это уже делал. Раньше такое бывало, но в эту ночь — нет. Сегодня он собирался позаниматься с ней подольше.

И что же мне делать? Какова тут моя роль? Да и есть ли она вообще?

Конечно, он не собирается идти в мужской туалет и устраивать там уриновую оргию, как он планировал и на что очень надеялся, хотя его яйца превратились в два застывших камешка, а тяжесть распространилась на ноги и спину. Его сердце ударилось в задорный спринт. Возможно, пройдет больше часа, прежде чем он сможет что-нибудь выдавить из себя (неважно, как плохо он себя чувствует), а избавление придет в виде коротких, болезненных толчков. И как же, Господи, он хотел, чтобы это время поскорее прошло, чтобы он поскорее очутился где-нибудь в 60 или 70 милях от этого места!

Что ты будешь делать, если он снова ударит ее?

И еще один вопрос: что он собирается делать, если женщина начнет делать ноги, а этот придурок побежит за ней? Из женской комнаты только один выход, и Джон Дикстра заслонял его собой. Джон Дикстра в ковбойских ботинках Рика Хардина, тот надел их на встречу в Джексонвилле. Встреча эта проходит раз в две недели: кучка работающих в одном жанре писателей — среди них немало пухлых теток в пастельных нарядах — встречаются, чтобы обсудить технику письма, своих агентов, продажи, ну и посплетничать друг о друге.

— Ли-Ли, не делай мне больно, хорошо? Пожалуйста, не бей меня. Прошу тебя, не трогай ребенка!

Ли-Ли. Святой Боже.

Ах да, еще одно, до кучи. Ребенок. Прошу тебя, не трогай ребенка. Добро пожаловать на долбаный "Лайфтайм чэннел".