Стоящие на краю

Дарси опустила голову, чтобы не смотреть на Демьяна, не увидеть корысть в его глазах. Не сейчас. Время всё расставит по местам, а ей рано волноваться о будущем. Прожить бы сегодняшний день с достоинством и каплей радости.

Они вернулись с прогулки, и дальше всё по накатанной программе — магазины, озеро, шашлыки, фильм. Демьян подстерегал момент, когда можно будет заговорить о будущем.

Дарси первая подняла тему болезни.

— Папа сказал, что ты разговаривал с врачами.

— Я задавал теоретические вопросы, о тебе не рассказывал.

— Больше им не звони, это не твоё дело!

— А чьё? Твоего отца?

Демьян приготовился к нелёгкому спору. Сейчас Дарси рассердится и снова станет его выгонять.

Но всё оказалось намного хуже. Лучше бы они спорили! Лучше бы Дарси злилась, прогоняла его, ругалась. Всё лучше, чем прозвучавшие откровения.

— Нет, папа… сдался. Он ведёт себя так, будто я уже умерла. Ему так легче, чем надеяться на хорошее, а потом снова и снова разочаровываться. — Вздохнув, Дарси поднялась на ноги. С такими мыслями не усидишь. Она не хотела говорить об отце, но и промолчать не смогла. Схватив Демьяна за плечо, воскликнула: — Только не осуждай его!

Она стояла перед Демьяном в мешковатых джинсах и в майке, облегающей худенькую грудь. Огромная сила в маленькой женщине.

— Я не осуждаю папу, — чеканила каждое слово. — Он пережил всё это с мамой, безмерное горе и кучу пустых надежд. И при этом нёс в себе мою тайну, даже Инге не сразу признался. Он поселил меня отдельно, но не отстранился, хотя и мог. Ведь он очень страдал вместе с мамой, а я была напоминанием, что ему придётся пройти через это ещё раз, со мной. Он нёс всё это в себе и заботился о моём счастье. Да, он вмешивался в мою жизнь, но таковы многие родители. А при этом он знал, какой кошмар меня ждёт. Я не могу его осуждать. Он сделал самое прекрасное, что можно сделать для любимого человека, — нёс на себе моё горе, скрывал его от меня, пока мог. Папа — невероятно сильный мужчина. В школе я написала о нём сочинение, до сих пор его помню. «Любовь сильного мужчины меняет тебя, в чём-то подчиняет. Но при этом она дарит тебе крылья, наполняет силой и счастьем. Однажды познав такую любовь, ты уже не согласишься на меньшее». Не осуждай отца, ладно?

— Я и не собирался.

Дарси тяжело дышала, как после пробежки. Эмоции вышли из неё, бледными мазками иссушив её кожу.

Она прилегла на диван рядом с Демьяном и положила голову ему на колени.

— А мне хотелось, — вдруг призналась еле слышно.

— Осуждать?

— Да. Очень хотелось, особенно когда папа заговорил со мной о суициде.

Дарси шептала ему в колени. Влажное тепло её голоса контрастировало с ледяным холодом, пронизавшим Демьяна от этих слов.

— Ты наверняка слышал о суициде с врачебной помощью. В будущем, если мне станет невыносимо плохо, но я ещё буду способна принимать решения… в Швейцарии есть организации, которые помогают с суицидом. Оказывается, мама этого хотела, но не было возможности. Папа сказал, что, если я буду очень мучиться, он отвезёт…

Демьян подорвался с места. Вышел наружу через веранду и стремительно пошёл к озеру. Дарси он держал на руках.

Она испуганно вертела головой.

— Ты куда?! Темно же! Ногу сломаешь! — Она болтала ногами, извивалась, стремясь вырваться из его хватки. — Остановись! Что с тобой?

Слова Дарси превратились в петлю вокруг его шеи, затянули удавку, и он больше не мог ни дышать, ни стоять на месте. Только бежать, не разбирая дороги и прижимая Дарси к себе.

Он нёсся вдоль берега на бешеной скорости, которая позволяла ни о чём не думать. Еле замечал коряги, корни деревьев и камни, едва заметные в слабом свете соседних домов.

Дарси молотила его кулаками по плечам.

— Отпусти-отпусти-отпусти!

Опомнившись, он поставил её на землю, с трудом распрямил руки.

Внутри него как ядерный взрыв. И не спрашивайте его мнения, не ждите заумных суждений. Взрыв. Все «за», «против», все планы и мысли превратились в ослепительно белое пятно.

— Папа не хотел ничего плохого! Эй! Ты меня слышишь? Я должна думать о будущем! — Потоптавшись на мокрой земле в носках, Дарси вздохнула: — Как ты думаешь, это неправильно, что я не хочу думать об… этом?

— Знаешь, что неправильно? Что тебе в голову пришёл этот вопрос! Ещё одно такое заявление, и я запрещу тебе разговаривать с отцом! И вообще… ты… ты… едешь со мной в Германию к Миселю! — проорал Демьян, стирая со лба стекающий в глаза пот. Ночь жаркой не была, от ходьбы он не запыхался, но пот, местами ледяной, местами обжигающий, стекал по его телу. И мурашки, пупырышки… вся кожа болезненно стянута, а внутри — пожар. Может, в предложении Архипова и есть некая гуманность, возможность выбора для Дарси, но Демьян не может ни думать об этом, ни уж тем более представлять. Непонятно, с чего его так взорвало, ведь читал, что это за болезнь, и Тамару видел. Но вот он, потрясённый и невменяемый, обливается потом и дрожит.