Стоять в огне

— Одним словом, настанет момент, когда больше нельзя будет убаюкивать себя, твердить, что все-де благополучно. Что потом? Без огонька выполнять работу и делать маленькую карьеру, утешая себя тем, что ты не первая и не последняя, кто попал в такое положение, другие тоже тянут лямку — и ничего? Что там еще — машину купить? Изменять мужу — буднично и скучно? И стараться забыть, что когда-то требовалось всего лишь поверить в чудо и принять предложение чудака с машиной времени в кармане… — Астахов грустно усмехнулся: — Разумеется, машину времени в кармане я не ношу, не те у нее габариты… Хотите что-нибудь сказать?

— Исключительно фольклорное. Понятия не имею, почему я вам позволила все это нести…

— Потому, что это чистейшая правда…

— Ну и что? Все это — мое. — Анна нервно щелкнула зажигалкой. — И не нужно меня жалеть!

— Я и не собираюсь.

— И филантропы мне тоже не нужны.

— При чем здесь филантропия? Вы не ответили — верите или нет?

Анна посмотрела ему в глаза:

— А если верю, но тем не менее пошлю вас к черту?

— Вот тогда я начну вас жалеть, хотите вы этого или нет… — Он быстро взглянул на нее и тут же отвел глаза. — А может, не стоит вас жалеть? Коли с внешней стороны, для окружающих, все будет выглядеть «не хуже, чем у людей»…

Хотелось как-то уколоть его в отместку за эти слова — чистую правду, которая ранит, которую лучше бы загнать в подсознание, прочно забыть. Это была мелкая месть, но очень уж он задел, вывел из себя, и Анна решилась.

— Вы мне вот что объясните, — сказала она язвительно. — Вы-то что от всего этого имеете? Премию с каждой запроданной вам души? Твердую зарплату? Или теплое местечко в одном из прошедших столетий? А может…

Анна смотрела ему в глаза, они были совсем близко, и в них — боль, тоскливая и безнадежная, как телефонный звонок в пустой квартире. И она замолчала, испугавшись мыслей, на которые наводили эти глаза, их боль и тоска. Нет! Повторять про себя одно — этого не может быть, потому что этого не может быть никогда…

— Я ничего этого не имею, — сказал Астахов. — Кроме одного — я уже знаю, что в прошедшем, как, впрочем, и в будущем, прекрасно обойдутся без меня…

Анна хотела брякнуть что-то язвительное насчет загонщиков, разместившихся в безопасных местах, но промолчала — снова эти глаза, этот взгляд… Стоп, как она не подумала об этом раньше?

Анна опустила стекло, высунула руку в окно и открыла дверцу снаружи. Астахов ей не препятствовал, он и не пошевелился. Анна хлопнула дверцей, словно запирая в тесной железной коробке на колесах фантасмагорический, тревожащий мир, который ради вящего душевного спокойствия следовало бы считать вздорным сном.

Вот о сне совсем не нужно было думать — по ассоциации всплыл и цепко задержался в сознании тот, багряно-золотой, летящий, блистающий сон…

Пройдя несколько метров, она обернулась так, словно оглядывалась на свое прошлое и пыталась заглянуть в свое будущее. Тихий дворик, зеленая машина у обрешетки газгольдеров, двадцатый век вокруг. Чудеса двадцатого века разыгрываются в скучных декорациях, на фоне затюканных кинокомедиями и карикатуристами блочных домов, стандартной мебели — никаких черных котов, крокодильих чучел и грозно сверкающих во мраке пентаграмм. Принижает это нынешние чудеса, делает их мельче, скучнее, или нет? Анна не взялась бы искать ответ на этот вопрос…

4

— Несбывшееся манит нас… — иронически обронила Анна.

— Да! — сказал Гроховский. — Да! Вот именно! Такое бывает только раз в жизни, поймите вы это. Наверняка каждый из нас, читая в детстве книги, думал: вот если бы к Спартаку, вот если бы к Гарибальди, вот если бы…

— Вам так хочется командовать ротой преображенцев? — осведомился Вадим, рыхлый белобрысый здоровяк лет на пять старше Анны. Анна познакомилась с ним десять минут назад, придя в квартиру Гроховского. Кто он и чем занимается, она еще не знала.

— Не утрируй, пожалуйста.

— Ну не буду, не буду…

— Вам не кажется, — сказала Анна, — что вы оба не так начинаете? Вместо глупой пикировки обозначили бы четко акценты. Нас здесь трое. Нам сделано некое предложение. О нас знают то, что называют малоизвестными фактами биографии. Снятся странные сны. И сначала, я думаю, нужно четко определить наше отношение к Астахову.

— Лично я верю ему безоговорочно, — отрубил Гроховский.

— Я почти верю, — сказала Анна, ни на кого не глядя.

— А я — ни капельки, — ехидно усмехнулся Вадим, щелкнув замком своего потрепанного портфеля, с интригующей медлительностью запустил туда руку и выудил томик в яркой обложке. — Я, друзья, рационалист. Я не стал метаться и креститься — я прежде всего стал копать, кто он, этот тип. Не так уж трудно это было — запомнил номер «Москвича», сходил в ГАИ, еще в пару мест. Фантаст он, понятно? Писатель-фантаст. Вот тут есть его рассказ, и это не единственная его публикация. Есть и о путешествиях во времени…

— А ведь логично, — сказала Анна. — К кому ОНИ, ТЕ, в первую очередь обратятся? К писателю-фантасту — тот, мне кажется, поверит быстрее…