Стойкий (ЛП)

Нет смысла лгать. Это не значит, что весь мир не знает. Открываю рот, чтобы сказать им, но тут София улыбается мне. Она действительно хорошенькая… милая, нежная. И я вдруг не хочу, чтобы она знала правду. Не хочу, чтобы она знала, какой я тупой.

— Мои родители умерли.

Вот. Не ложь, но и не совсем правда. В городе Плезант-Вэлли, где живут мои бабушка и дедушка, вырос мой отец, так что многие люди слышали эту новость, хотя мы не жили здесь, когда это случилось.

— Сожалею, — говорит она, подходя ко мне.

— Извини, приятель, — говорит Смит.

Когда она подходит ближе, я отступаю, но она не останавливается, пока не оказывается прямо передо мной. Вдыхаю её аромат и решаю, что она пахнет вишней. Когда она обнимает меня, я замираю. Никто не прикасался ко мне с тех пор, как это случилось. Не ожидаю, что это так меня утешит. Мне хочется обнять её в ответ, но я держу руки по бокам.

Наконец она отстраняется и улыбается. Чёрт. Вблизи она ещё красивее; глаза у неё светло-карие, но волосы на несколько тонов темнее. У неё несколько веснушек на переносице, но это ничто по сравнению с тем, сколько их у меня. Но её улыбка. Вау.

Её пальцы переплетаются с моими, и она тянет меня вниз по грязной дорожке, пока мы не оказываемся рядом с её братом. Он смотрит на наши руки, затем бросает сердитый взгляд на меня. Вытаскиваю свою руку из её и делаю шаг в сторону. Он может быть того же размера, что и я, но я укладывал на лопатки парней больше его одной рукой. Последнее, что мне сейчас нужно, — это связываться с чрезмерно заботливым братом. Хотя вымещать на нём своё разочарование было бы забавно.

— Теперь, когда ты здесь, ты можешь потусоваться с нами. В этом районе живёт не так уж много детей нашего возраста, поэтому мы рады, что есть кто-то ещё. Не так ли, Смит? — она пинает его ботинок.

— Ага, — он поворачивается ко мне спиной и надевает наушники. — Мы не можем быть счастливее.

Позволяю воспоминаниям взять верх, потому что нет смысла сопротивляться им. Я оставил попытки бороться с ними, потому что, когда пытаюсь оттолкнуть их дальше, они всегда возвращаются намного сильнее. Наш первый поцелуй, наше первое занятие любовью, первый раз, когда я пробрался в её комнату и уснул с ней в её постели. Они заставляют меня улыбаться. Они напоминают мне о том, что у меня было, и являются единственными вещами, имеющими хоть какой-то смысл.

Но затем приходят тени. Они начинают медленно скользить по хорошему… светлому. Первый раз оказывается последним. Удовольствие становится болью. Воспоминания превращаются в кошмар. Наш последний разговор и то, как я на неё кричал. Как она плакала. И хотя знал, что не должен был этого делать, я позволил ей уйти от меня. Её лицо вспыхивает, как молния; быстро и ярко. Затем грянул гром; громкий и разрушительный.

Когда они сталкиваются, я больше не в силах этого выносить. Встаю и швыряю бутылку через всю комнату, оставшееся содержимое выплёскивается на ковёр, делая светлые тона темнее. Теперь всё потемнело. Ничего не помогает. Ничто этого не исправит. Ничто, бл*ть, не исправит меня.