Стойкость (ЛП)

Глаза широко открыты. Не могу дышать.

Я брыкаюсь, но не понимаю, где низ, а где верх. Кажется, что я в космосе. Разрезаю кулаками воду и пытаюсь хоть за что-то зацепиться. Ничего. Тону. Вот каково тонуть, мечтая глотнуть воздуха.

Я верчусь и скрещиваю ноги. Возможно, я приближаюсь ко дну. Но воздух выталкивает меня вверх, и я понимаю, что выбрала правильное направление.

Я вырываюсь на поверхность воды с громким вдохом, который отражается эхом по всему карьеру. Не могу надышаться. Я втягиваю воздух, кашляю и трясу головой в попытке вытряхнуть воду из ушей.

— Она здесь! — кричит кто-то. — Вот тут!

Раздаются оживленные возгласы.

Левая рука пульсирует. Я не могу ей двигать. Я плыву как раненая собака к камню, напоминающему кожу динозавра, и залезаю на него, разбивая коленку. Я переваливаюсь на спину: трясусь всем телом, а левая рука похожа на сломанное крыло.

Не знаю, как долго я лежу в таком положении. Я слышу собственное дыхание, редкие смешки или визги, доносящиеся с вечеринки, и вскоре скрип кроссовок.

— Дарси?

Джесси.

Я сажусь, хотя уверена, что он не видит меня.

— Скоро буду.

— Ты как? Господи, когда ты пропала под водой, я подумал... — Он замолкает и прислушивается к моему хриплому дыханию

— Всё хорошо. Ещё увидимся.

— Не скажешь, что с тобой всё хорошо.

По какой-то причине эти слова ломают меня. У меня перехватывает дыхание, и на глазах появляются слёзы. Я наклоняю голову и начинаю рыдать.

— Сиди. Я сейчас буду.

— Не нужно.

Раздаются всплески воды, когда он заход в карьер.

— Продолжай говорить. Направо или налево?

— Направо, — вырывается из меня. — Последний большой камень. — Я прочищаю горло.

— Я плыву к тебе.

Мы встречаемся глазами, привыкнув к темноте. Его рука обвивает мою талию. Он держит меня над водой, заходя обратно в карьер.

Мы поднимаемся по тропинке, мокрые и молчаливые, и направляемся прямиком к припаркованным машинам, отходя подальше ото всех. Я не могу перестать рыдать. Я не понимаю, из-за чего расплакалась, но я уже не в силах взять себя в руки. Он открывает дверцу пикапа, и я сажусь на пассажирское сиденье, закрывая правой рукой лицо — мне стыдно за себя.

Мы едем через город. Больше никакого сумасбродничества, никаких выходок на слабо. Мы оба промокли до нитки. Наступила ночь. Я делаю глубокий вдох и часто моргаю, применяя на практике все известные мне способы остановки плача. Ничего не помогает.

Джесси заезжает на заправку Ирвинга и кладёт ладонь на моё плечо. Я стряхиваю его руку, потому что не заслуживаю жалости.

— Мэгс убьёт меня. — Я задыхаюсь, и меня накрывает новая волна рыданий. Вид у меня ужасный: сморщенное лицо, раскрытый рот.

Он не беспокоит меня, но всё-таки спрашивает:

— Болит что-то?

Я указываю на руку. Он включает внутреннее освещение и робко ощупывает мою руку (от локтя до запястья), суставы, и наблюдает за моей реакцией.

— На камни попала? — Из мелких царапин начинает течь кровь. — Повезло, что не убилась.

Меня снова накрывает, но в этот раз я долго не могу взять себя в руки.

— Мэгс права. Я вся в него, — Джесси выжидающе смотрит. — В отца. Вплоть до смерти он выкидывал фокусы, так что сам виноват.

— Я думал, он погиб при строительстве.

— Он упал, потому что вытворял ерунду. — Я тру глаза, вспоминая тот декабрьский день, и радуюсь, что была слишком маленькой, чтобы хоть что-то запомнить, кроме маминых рассказов о бригаде, строящей Пенобскотский мост под сильным леденящим ветром. — Кто-то привязал рождественскую ель к арматуре. Даже гирляндой обмотали. Но с её верхушки сдуло звезду, и папины дружки поспорили на пятьдесят баксов, что никто не захочет залезть туда и заново надеть её, но потом началась метель. Бригадир уже ушёл домой. Папа недостаточно крепко закрепил страховочный ремень. И упал. — Я с отвращением закрываю глаза, вспоминая о своём прыжке и о падении папы с высоты более тридцати метров: он падал сквозь серый леденящий воздух и, наверное, всё то время думал о происходящем. Надеюсь, что, упав, он сразу сломал шею. Так умереть легче, чем тонуть в мрачной солёной воде.

Джесси долго молчит.

— По-твоему, это типа проклятия? Что ты вся в отца?

— Не знаю. Мама говорит, что я в неё — постоянно во что-то встреваю.

— Получается, ты унаследовала всё плохое, а Мэгс — хорошее. — Я киваю. — Да брось. Ты умная. Не нужно притворяться кем-то, даже если вся твоя семейка это навязывает. Ты можешь заняться чем-то получше, чем бухать каждые выходные.

— Что-то я не видела, чтобы ты сегодня от выпивки отказывался.