Стойкость. Мой год в космосе

Мне приснилось, что я снова на Земле и получил разрешение вернуться в ВМС и летать на палубных F-18. Я ликовал, поскольку думал, что мне эти полеты уже не светят. Я вернулся в свою бывшую эскадрилью, Pukin’ Dogs, где нашлись все те же старые друзья, нисколько не изменившиеся. Было здорово, что мне позволили оказаться в положении младшего офицера, хотя я был уже в чине капитана. Благодаря огромному опыту полетов мне все давалось легко, сверхъестественно легко, особенно посадка на палубу авианосца.

В ноябре исполняется девять лет после моей операции, и я осмысляю тот факт, что провел больше года жизни в космосе после обнаружения и лечения рака. Я не считаю себя «выжившим раковым больным» – я просто человек, у которого возникла опухоль простаты и ее удалили. Но я буду рад, если моя история послужит другим, особенно детям, примером того, как можно многого достичь несмотря ни на что.

Мы с Челлом опять посвятили много дней подготовке скафандров и оборудования, повторению процедур и совещаниям с земными экспертами. У этого выхода в открытый космос будет две цели. Во-первых, нужно восстановить первоначальную конфигурацию системы охлаждения, чтобы сохранить незадействованный радиатор в неприкосновенности для использования в будущем. Во-вторых, долить в нее аммиак (электрооборудование космической станции охлаждается концентрированным аммиаком). Звучит скучно, во многом так оно и есть. Однако сама история обеспечения охлаждения космической станции – летящего в космическом пространстве гигантского куска металла, ничем не защищенного от жесткого солнечного излучения, поджаривающего его в течение 45 минут из каждых 90, пока громадные солнечные батареи вырабатывают электричество, – это история инженерного триумфа с важными последствиями для будущих космических полетов. Работа, которую Челл и я проделаем сегодня, чтобы система охлаждения продолжала функционировать, является маленьким фрагментом общей картины, как и усилия других астронавтов и космонавтов, осуществивших сотни выходов в открытый космос за годы существования станции.

День нашего второго выхода за пределы МКС начинается почти так же, как и первого: ранний подъем, короткий завтрак, десатурация, одевание. Сегодня я решаю надеть очки, потому что при первой вылазке линзы Френеля на смотровом щитке себя не оправдали. Когда запутался фал одного из инструментов, я видел узелок недостаточно четко и не мог его распутать. К счастью, он распутался сам. Использование очков связано с определенным риском – если они сползут, у меня не будет ни малейшей возможности их поправить, пока надет гермошлем, поэтому я предусмотрительно прикрепляю их к голове. Мой голый череп подходит для этого идеально. Жаль, что я не привык к контактным линзам.

Я надеваю шлемофон и напоследок чешу все, что чешется, прежде чем гермошлем будет закрыт. Мы с Челлом входим в шлюзовой отсек. Теперь ни один из нас не включит циркуляцию воды раньше времени, а мне не придется воевать с крышкой люка – это обязанность ведущего оператора ВКД.

Наша сегодняшняя рабочая зона находится в самом конце фермы в 50 м от шлюза – так далеко, что приходится использовать полную длину обоих наших страховочных фалов, чтобы туда добраться. Когда мы отправляемся в путь вдоль поручня, переставляя руки, я снова замечаю, как сильно станция снаружи повреждена микрометеоритами и орбитальным мусором. Поразительную картину представляют собой сквозные отверстия в металлических поручнях, похожие на следы от пуль. Это вновь шокирует меня.

Сегодня наземный оператор, обеспечивающий поддержку внекорабельной деятельности, – Меган Макартур, ветеран астронавтики, которую я знаю 15 лет. Хотя при поступлении в отряд она была одной из самых молодых, всего 28 лет, но всегда отличалась спокойной уверенностью в себе даже в стрессовой ситуации. Сегодня она направляет нашу работу, и с ее помощью мы с Челлом добираемся до места и доставляем туда инструменты.