Стойкость. Мой год в космосе

После того как Сергей и Миша покинули капсулу, я с удивлением обнаруживаю, что могу самостоятельно отстегнуть ремни, выбраться из кресла и дотянуться до люка над головой, несмотря на сокрушительную мощь гравитации. Я помню возвращение из полета STS-103 после всего 8 дней – казалось, я вешу килограмм 300. Сейчас с небольшой помощью спасателей я выбираюсь из капсулы и, сев на край люка, оглядываю окружающий ландшафт. Потрясающе, как здесь много людей – возможно пара сотен. Неописуемо странно видеть одновременно больше горстки человек, и меня ошеломляет это зрелище. Я в приветственном жесте поднимаю вверх ладонь, сжатую в кулак. Я дышу, воздух наполнен фантастическим запахом, сладковатой гарью оплавленного «Союза» и жимолостью. Российское космическое агентство обязывает участников поисково-спасательной службы помочь нам спуститься из капсулы и усадить на раскладные стулья поблизости, чтобы нас осмотрели врачи и медсестры. Мы соблюдаем правила русских, когда летаем с ними в космос, но я бы хотел, чтобы мне позволили самостоятельно уйти с места посадки. Я совершенно уверен в своих силах. Здесь мой врач экипажа Стив Гилмор, я вспоминаю, как много значили для меня его медицинский опыт и дружба. Долгие годы он и другие врачи трудились в поте лица, чтобы я оставался в состоянии готовности к полету, и позволили мне благополучно летать, хотя было бы проще списать меня. Я замечаю Криса Кэссиди, главу Офиса астронавтов, и моего друга Джоэла Монтальбано, заместителя руководителя программы МКС. Рядом с Сергеем и Мишей я вижу отца Сергея, бывшего космонавта, и Валерия Корзуна. Чуть дальше сотрудники поисково-спасательной службы – с некоторыми я познакомился в России в 2000 г., проходя зимний курс выживания, оценил их преданность делу и привык на нее полагаться. Я замечаю, что Миша улыбается и машет им, и не сомневаюсь, что он вспоминает своего отца, некогда одного из них.

Крис подает мне спутниковый телефон. Я звоню Амико на мобильный, зная, что она сейчас в Центре управления полетами в Хьюстоне, где вместе с Самантой, моим братом и близкими друзьями смотрела трансляцию на огромных экранах (Шарлотт следила за нашим приземлением из дома в Вирджиния-Бич).

– Как все прошло? – спрашивает Амико.

– Это было чертовски допотопно, – отвечаю я, – но эффективно.

Я говорю, что чувствую себя прекрасно. Если бы я был участником первой экспедиции к Марсу и только что коснулся поверхности Красной планеты после годичного пути и бешеного спуска в пламени сквозь атмосферу, то смог бы выполнять любые необходимые действия. Один из самых важных ответов, который должен был дать мой полет, – короткое «да» или «нет»: можно ли прилететь на Марс работоспособным? Я бы не хотел строить жилище или шагать десять миль, но знаю, что смог бы постоять за себя и других в нештатной ситуации, и это триумфальное чувство.

Я говорю Амико, что мы скоро увидимся, и впервые за целый год не кривлю душой.

Эпилог: жизнь на Земле

Меня часто спрашивают, чему я научился за год в космосе. Иногда кажется, люди хотят услышать о выдающемся научном открытии или прорыве, о чем-то таком, что поразило меня (или ученых на Земле), словно космический луч, угодивший в мозг в кульминационный момент полета. Я не в силах оправдать их ожидания. К чему я готовился, то, по большей части, и произошло. Сейчас, когда я пишу эти строки, результаты еще анализируются, и ученые в восторге от того, что успели узнать. Генетические различия, проявившиеся у нас с братом за этот год, обещают принести новые знания, и не только о том, что космический полет делает с нашими телами, но и о нашем старении здесь, на Земле. Проведенные нами с Мишей исследования перемещения жидкостей в организме также являются многообещающими в плане укрепления здоровья астронавтов в длительных экспедициях. Мои наблюдения за состоянием собственных глаз – судя по всему, не испытавших дальнейшей деградации, – подскажут ответ на вопрос о том, что́ повреждает зрение астронавтов, углубят понимание анатомии и болезней глаз в целом.

Результаты и научные статьи по итогам 400 экспериментов, поставленных нами за год, будут появляться еще несколько лет и даже десятилетий. Миша и я, два человека, – слишком маленькая выборка, намного больше астронавтов должны дольше пробыть в космосе, чтобы можно было сделать окончательные выводы. Мне все-таки кажется, что я совершил открытия, однако эти открытия невозможно полностью отделить от того, чему научили меня другие полеты в космос, другие периоды жизни, другие трудности и испытания.