«Только что закончил четырехсотмильную поездку по земледельческим районам Висконсина точка засуха и пылевые штормы практически уничтожили посеянные хлеба точка на зиму нехватит девяноста процентов альфальфы и клевера».
Крис просил ААА разрешить фермерам посеять аварийный фонд кормов на участках, за прогул которых им уже было уплачено.
По мере того как жара усиливалась, поля горели и коровы погибали с голоду, к ходатайствам Рогэна и Кристенсена присоединялись все новые и новые, сливаясь в один дружный и печальный хор. Старая ведьма — засуха на этот раз дала кое-кому хороший урок; она помогла им понять, что еда для всех — это первое, а высокие цены для немногих — второе. Старая ведьма — засуха не лишена драматизма. Угроза голода, который она несет с собой, стала уже тревожить вашингтонских «сократителей», пытавшихся загнать Америку в «просперити на пустой желудок». Что ж это с дождем? Опять зимой мы увидим толпы озверелых мужчин, ломающих руки женщин и бледных, изможденных детей. Эти печальные видения стали понемногу разрушать дикий «экономический» предрассудок, что искусственное ограничение принесет довольство для всех.
Вот какие волнующие события и теории роились в моем мозгу шестнадцатого июня вечером, когда я наблюдал ласточек, добывающих себе ужин из вод реки Висконсин. Это-то и погнало меня в Висконсин, чтобы, взглянувши в глаза мужчин и послушав голоса их жен и детей, постараться понять, что значит жить без воды. И вот что я там услышал и увидел…
Въезжая со стороны Медисона в пределы северного Висконсина, я вспомнил 1918 год и наши полузабытые вылазки из пунктов безопасности в зону огня. Утро, когда мы выезжали, было прекрасно. Деревья казались почти зелеными. Но, по мере продвижения на север, запах свежескошенного сена постепенно исчезал. Пастбища, сбегавшие вниз по лесистому склону старых морен, не ласкали взор бархатом зелени; они были коричневые и каменистые…
Я управлял машиной, большой Крис сидел рядом.
— Да, практически можно считать, что пастбищ здесь уже нет, — сказал Крис. — Даже если пройдут дожди, вряд ли может вырасти новая трава, разве что в будущем году, и опять-таки при условии дождей…
Мы ехали на север, к водопадам Черной речки. Мы двигались медленно, чтобы видеть лежавшие по обеим сторонам поля. На белесоватом поле, сквозь коричневое облако пыли, я увидел фермера на культиваторе. Горячий ветер уносил песчано-глинистую почву за тридевять земель. Он засыпал песком побеги жалкой низкорослой кукурузы и, вырывая из-под нее почву, оставлял нежные корешки обнаженными…
Мы въехали в зону пылевого шторма. Стало темно, и мне пришлось зажечь фары, чтобы видеть дорогу среди этого раскаленного коричневого ада. Мы все время выплевывали песок, хрустевший на зубах. Мы пытались шутить. Это похоже было на то, как в 1918 году в Аргоннах группа штабных офицеров, репортеров, наблюдателей выезжала — с отменным комфортом — в боевую зону. Эти медные каски и репортеры только видели ад, но по-настоящему в нем не были. Так и мы в нем по-настоящему не были. Нам легко было шутить, потому что мы на этом деле ничего не теряли, а еле видимый в пыли одинокий фермер на культиваторе был только забытым солдатом в завесе песка…
Чтобы рассеять тяжелое настроение, я придумал остроту. Я спросил Криса, что заставляет этого безвестного фермера так упорно ездить на культиваторе по полю, которое, согласно плановым указаниям
Крис не смеялся. Он все качал головой и шептал про себя: «Плохо, плохо, плохо…»
Впрочем, надо сказать, что мрачное настроение Криса отчасти подбодряло меня, так же как и присутствие Говарда О. Гунтера. Говард уж, конечно, не кабинетный теоретик, доказывающий, что разрушение молочных хозяйств увеличивает национальные ресурсы, освобождая страну от излишков молока. Говард придерживается взгляда, что непосредственное наблюдение над тем, как тысячи фермеров теряют все свое достояние, дает больше, чем математические мозговые штормы, приводящие к выводу, что фермеры и вся страна станут богаче, если начнут меньше сеять. Говард не статистик, а человек. Это первый из известных мне правительственных чиновников, к тому же связанный с комитетом пособий, который считает, что все американцы имеют право на приличную жизнь, и никогда он не говорит о том, что миллионы людей, получающих пособия, — бродяги и бездельники… Это даже забавно, как один человек доброй воли и здравого смысла может воскресить вашу веру, вдребезги разбитую кретинизмом казенной экономики!