Стоит ли об этом?

Я говорил отцу: «Я пошёл к ребятам», и направлялся в четырехместную каюту, где мне, кажется, всегда были рады. Здесь можно было посмеяться, повалять дурака, здесь весело было всегда, иногда становилось настолько весело, что старпом, отдыхавший после вахты (его каюта была соседней) стучал нам в стенку, чтобы мы, наконец, утихли. За несколько навигаций череда сменявшихся ребят промелькнула, как в калейдоскопе, а больше всех запомнился Валера.

Валера

Валера очень любил море. Он поступал в мореходное училище и, провалившись, пошёл работать на речной флот. Помню, как он говорил мне, мастерившему кораблики: «У парусного судна обводы корпуса плавные, скользящие», — и при этом сладко улыбался. Даже о девушке трудно было бы говорить нежнее и любовнее. В моём лице Валера имел благодарногослушателя. Ни у кого из старших или ровесников его «морские рассказы», конечно, не встречали таких сияющих радостью глаз, как у меня.

Самым ярким впечатлением от общения с ним были наши посиделки на тенте рядом со шлюпкой, когда он пересказывал романы Александра Грина. Как это было замечательно: вечер, шлюпка, река и серьёзный взрослый парень рассказывает мне завораживающую фантастику.

Ещё мы часто ходили с ним «на берег» в разных портах, отец доверял этому матросу и отпускал меня с ним. Валера никогда не говорил со мною с высока, мы общались словно ровесники, но он не вставал передо мною «на корточки», напротив, мне начинало казаться, что я семнадцатилетний. Вот и вся педагогика, больше ничего и не надо: дай семилетнему ребёнку почувствовать, что ему на десять лет больше и можешь, не напрягаясь, вести его куда захочешь. К счастью, этот молодой матрос вёл меня только в сияющий мир Александра Грина и в мир своей красивой мечты о мореходке.

Снежный рейс

«Лена» колола носом лёд. Всё судно было в снегу. Мы шли Кубенским озером, возвращаясь в Вологду. Дело было поздней осенью, уже ударили морозы. За нами в кильватере — ещё одна самоходка, не помню её названия. Продовольствие на судне таяло быстрее, чем снег на палубе.

Я гуляю по заснеженному металлу. Мне не холодно и не голодно, не скучно и не тоскливо. Мне здорово. Прямо на судне можно в снежки поиграть. Вдруг я вижу на бочке маленького снеговика — он из трёх шариков, как положено, очень забавный и шапочка на нём из каких-то чёрных ниток. Первая мысль: не может быть, чтобы снеговики падали с неба вместе со снегом. Я уже не маленький, я знаю, так не бывает. Значит… Ну, точно! Это мама! Она решила сделать мне сюрприз. Я бегу к маме и, запыхавшись, радостно спрашиваю у неё: «Мама, это ты сделала снеговика, да?» Мама улыбается.

Помню, как в гости к нам пришёл капитан с другой самоходки. Он протянул мне бумажный кулёк и сказал: «Передай маме гостинец». А моя мама работала поваром на «Лене». Я обрадовался, надеясь обнаружить в кульке как минимум конфеты, уж очень сладко звучало слово «гостинец». Но меня постигло жестокое разочарование, в кульке оказалась обыкновенная поваренная соль. Для мамы и правда не было подарка лучше этого: попробуй приготовить еду на всю команду, если соль кончится. Но мне-то что за радость? И вообще я не люблю солёного. Это отец всё солит так, что есть невозможно.

Попугайчик

Чужой капитан пьёт в рубке чай. Он интересный, этот капитан пришёл, со своим стаканом в подстаканнике. И ложечка у него была своя, и понятно, почему со своей пришёл — у нас на «Лене» такой нет, это точно. Ах, что это была за ложечка — с разноцветным эмалевым попугайчиком вместо ручки. Такая ложечка — вот это был бы мне гостинец, а не кулёк соли.

Много лет я хотел иметь ложечку с разноцветным попугайчиком, и сейчас, подходя в магазине к прилавку, я невольно смотрю на ложки, нет ли того «попугайчика». Спустя три десятка лет, я спокойно отдал бы за «попугайчика» чайный сервиз. Сервиз… Я отдал бы полжизни за то чтобы вновь ощутить пронзительную романтику снежного рейса. Но сегодня поздно. Я никогда уже не смогу испытать на заснеженном судне искренней радости, присущей только детям.

Мы храним у себя иные маленькие вещицы. Один взгляд на них пробуждает такие чувства, которые уже не могут возникнуть в нас «просто так». Или мы ищем эти вещицы… ищем себя…

Речной волк

Ребёнку не место на грузовом судне. Меня просто не с кем было оставить на берегу. Я прекрасно знал, что нахожусь на судне «на нелегальном положении». Когда к «Лене» приближался какой-нибудь маленький катер, я бежал в каюту прятаться, не дожидаясь распоряжения взрослых. Вышколен был. На катере могла быть инспекция или даже таинственный и страшный «речной регистр». Последнего я никогда не видел в глаза, но речной регистр для меня был тем же, чем для других детей «бука», «бяка» и «дяденька милиционер». На судне действительно опасно. В мире воды и механизмов постоянно рискуют и взрослые, но им так положено, а ребёнок…