Стоит только замолчать

И все же у меня был мой план. Дзоо ничего о нем не знала. Я ей сказал, я сказал: Дзоо, на сей раз мы напишем договор. Мы заключим контракт. Контракт о том, чтобы один из нас на определенное время подчинился другому. Она стала возражать. На определенное время? Как банально. Почему бы не на время какой-нибудь затеи, почему бы не с начала до конца какой-нибудь затеи, а это могло означать неделю, или год, или еще более долгий срок. Вот какие предложения выдвигала Дзоо. Я согласился, и так мы установили условия договора. Проигравший будет вынужден подчиняться другому во всем в рамках текущего, конкретного проекта. В остальном он/она сможет распоряжаться своей жизнью, как вздумается, лишь бы его/ее действия не мешали успешному осуществлению проекта.

Я все записал на бумаге. Мы оба письменно удостоверили, что договор заключен и тот, кто проиграет в нашу карточную игру, будет вынужден расписаться на том листе. Мы указали дату.

Затем мы уселись лицом друг к другу. Я разложил карты. Она сняла колоду и вытянула одну карту. Я снял колоду и вытянул другую карту. Я выиграл, и она подписала договор. Проще простого. Я сложил карты в определенном порядке и знал, где искать мою козырную карту. Дзоо даже не подозревала, что я способен на такое. Не сообразила, что существовало нечто, чему я служил, ради чего я был готов на подставы. Но оно существовало, и я сделал то, что сделал. И с тех пор мог рассчитывать на абсолютное повиновение Дзито Дзоо во всем, связанном с Исчезновениями в Нарито.

Она никогда не отменяла договор и никогда не грозилась отменить. Ни разу не просила его показать. Собственно, я его не сохранил. Я уничтожил его сразу же, в тот же день, когда она его подписала. Видеть такой документ и вспоминать, как я себя повел в связи с ним, – нет, в этом я не хотел принимать никакого участия. Я заглядывал в будущее. Я размышлял о том, как могу использовать Дзоо, как могу подтолкнуть к переменам в жизни своей страны.

Как это происходило на деле 1

Как вы, наверно, уже подозреваете, карточная игра с Одой Сотацу была такой же мутной. Мы с Дзоо привели его в бар; мы напоили его. Дзоо кокетничала с ним. Я делал ему комплименты. Это был человек в трудном положении. Жизнь у него была тяжелая, беспросветная. У него мало что было, он мало на что мог надеяться. В этом смысле он был совершенно типичен, но по своей натуре типичным не был. По натуре он был гордым, был упорным. Я знал, кого получаю в лице Оды Сотацу.

Его проигрыш в карты, его подпись под признанием – все это было неизбежно. Я выстроил эту ситуацию у себя в голове еще годом раньше, сидя в своей комнате в Сакаи. Переставлял фигуры, угловатые, как комки бумаги, в строфах в своей голове, а теперь смотрел, как Сотацу пишет на листе бумаги. Он написал: “Ода Сотацу”, и написал дату, и поднял на меня глаза, а я смотрел на него из дальней дали. И тогда я понял: я это совершил.

Он вышел из бара, ушел неважно куда. Чем дальше, тем лучше. Если бы пришлось объявить его в розыск, это ничего бы не изменило. Я взял Дзоо за руку, пошел с ней домой. Мы вместе легли в постель. Я перечитывал признание, как поэт – стихотворение собственного сочинения, стихотворение, которое, как он чует, изменит его судьбу. Но, как получается и у поэта, его стихотворение изменяет чью-то судьбу, но только не его собственную.

Как это происходило на деле 2

Я и раньше подметил, что Сотацу смотрит на Дзоо, поглядывает на нее. Я знал, что она такая, как она есть, – не просто красивая, не просто красивая девушка, не просто девушка, которую хотят, но и девушка умная, девушка, чье мнение кое-чего стоит. Она говорила едко и выставляла других дураками. Собственно, она проделывала это с Сотацу. Она проделывала это со мной. Разве надо уточнять, что почти все другие девушки, которые нам попадались, такими не были? Я знал, Сотацу о ней высокого мнения, и тогда – пока я лежал в постели, зная, что где-то в нашем же городе сейчас, дожидаясь полиции, лежит Сотацу, – меня осенила идея: а не командировать ли ее к нему? А что, если Дзито Дзоо сможет стать инструментом, который обеспечит, что Сотацу сдержит клятву? Я взглянул на Дзоо – она лежала голая рядом со мной, – и все сомнения отпали. Чутье мне подсказывало: способ сработает, а главное, подсказывало, что Дзоо все сделает. Так и вышло, вопреки тому факту, что Дзоо была не обязана делать это – могла бы заявить, что в договоре такое не предусмотрено. Наше бессилие в схватке с нашей жизнью, наше желание действовать радикально и навязать свой радикализм другим – все это уже означало, что Дзоо добровольно спрыгнула бы в эту пропасть. Она позволила бы мне приказать, чтобы она отправилась к нему, и она пришла бы к нему, и потребовала бы от него сдержать клятву.