Стою за правду и за армию!

– Мишка, вставай скорее! – стал я торопливо будить храпевшего Ушакова. – Иди, буди генерала, а то ругаться будет.

Действительно, через минуту я услышал из купе недовольный голос Михаила Дмитриевича:

– Черт знает, чего ж вы меня не разбудили раньше! Опять из-за нас поезд будут задерживать! Дукмасов, пожалуйте сюда! Вы отчего меня не разбудили?

– Я ваш гость, это не мое дело! – отвечал я, улыбаясь.

– Ну ладно, гость! Вот лучше помогайте мне скорее одеваться.

Поезд был задержан на несколько минут, пока генерал успел собраться. На платформе собралась масса крестьян из окрестных деревень встречать его. И когда он вышел, головы всех сразу обнажились, лица просияли, и простой люд с радостью приветствовал своего любимого народного героя, и вместе помещика.

– Батюшка наш, голубчик, красавец писаный! – говорили с умилением, со слезами на глазах некоторые бабы и низко-низко кланялись ему.

Михаил Дмитриевич зашел в уборную и через несколько минут вернулся обратно в залу.

– Вот что, – обратился он к Ушакову, – так как вещи наши придут со следующим поездом, то вы побудьте, пожалуйста, здесь и позаботьтесь о доставке их в Спасское. Тут останется также господин Голубинцев[278]. Ну а мы с вами, – продолжал Скобелев, обращаясь ко мне, – поедем вместе…

У крыльца станции, куда мы вышли, нас ожидали хорошенькие сани, запряженные цугом[279], одна за одной, тройкой прекрасных серых коней. Меня немало удивила эта оригинальная запряжка.

– Отчего ты запряг их так, по-польски? – обратился я к молодцу-кучеру, служившему у Скобелева еще в действующей армии.

– Иначе нельзя, ваше благородие, – отвечал он, радостно улыбаясь мне, как старому знакомому, – потому у нас снег очень глубокий, а дорога мало накатана. Мужички ездят все в одну лошадь, так не то что тройкой, а и парой в ряд нельзя проехать…

– Ну, трогай, да получше поезжай! – сказал Скобелев, усевшись между тем в сани.

Добрые кони быстро повезли нас по плохо укатанной дороге. День был серенький, небо сплошь покрыто было тучами. Ветер постепенно усиливался, поднимая целые тучи снежной пыли, которая почти совершенно заносила дорогу. Меня начал пробирать холод, так как одет я был очень легко. Скобелев молчал и о чем-то думал.

– А у вас, ваше высокопревосходительство, и здесь все напоминает действующую армию! – обратился я к своему соседу.

– Что же именно? – повернул он ко мне свою голову.

– Да как же: тот же кучер Петр, те же серые боевые кони, та же быстрая езда…

– Да, вот это! – улыбнулся он. – Ну, до действующей армии, положим, далеко еще! А вы знаете, я двух своих белых верховых кобылиц поставил в конюшню – как маток. Вот я повезу вас в свой конный завод в Златоустове. Кстати, посмотрите пару рысистых жеребцов, которых я подарил князю Дондукову-Корсакову[280] – прекрасные лошади… Я очень рад, что поймал вас, вы поможете мне в хозяйстве, а то я, откровенно сознаюсь, плохой хозяин…

– Ну а я еще хуже! – отвечал я, смеясь, – и вряд ли могу быть вам чем полезен.

– Ничего, все-таки присмотрите, кого нужно подгоните, а то все у меня страшно распущены и мало заботятся о моих интересах… Вы знаете, я ведь привез из Турции несколько верблюдов и мулов, а из Закаспийского края прекрасных быков – это у меня отдел иностранцев. Я вам все покажу…

Между тем метель все более и более усиливалась, и скоро дорога была совершенно занесена. Мы ехали прямо по полю, лошади постоянно проваливались в глубоком снегу.

– Однако мы сбились с дороги, куда это ты нас завез? – сказал Скобелев, увидав, что мы подъезжаем к какой-то незнакомой деревне.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, сбился… Сами изволите видеть, как метет, никак невозможно! – отвечал сильно сконфуженный Петр.

– Ах ты скотина этакая! – рассердился Скобелев. – Кругом виноват да еще оправдывается. Я вот для Нового года прикажу отодрать тебя на конюшне… Не будешь тогда ворон ловить!..

– Да помилуйте, ваше высокопревосходительство, чем же я виноват… – начал было снова оправдываться кучер, но Михаил Дмитриевич вторично на него заорал:

– Ну уж лучше молчи! Вот как выпорю тебя, так вперед не будешь блудить… Ужасно распустились они здесь! – продолжал он, обращаясь ко мне. – В кампанию никогда этого не было…

– Э, пустяки, – старался утешить я генерала, – пять-шесть лишних верст не беда… Ведь действительно метель сильная. Посмотрите, как крутит снег!

И чтобы успокоить генерала, я укутал его в шинель, а Петра дернул за полушубок, давая ему этим понять, чтобы он молчал и не оправдывался.

Наконец мы добрались до Спасского, пробыв в дороге около пяти часов. Михаил Дмитриевич заметно повеселел, привстал в санях и стряхнул с себя снег. На широкой улице деревни нам попалось навстречу несколько мужиков, которые, узнав своего «янарала», с радостными лицами низко ему кланялись.

– Здравствуйте, здравствуйте! – приветливо отвечал Михаил Дмитриевич на их поклоны и уже совсем повеселел.

Мы проехали мимо довольно красивой церкви, возле которой находился большой новый дом.

– Это не училище ли ваше? – обратился я к генералу.