Стою за правду и за армию!

И вот я, переодевшись туркменом, проскакал от Емукшира до Нефес-Кули и обратно, т. е. сделал около 600 верст. Несколько раз мы блудили с проводником, несколько раз чуть не пропали от жажды и невозможной духоты, которая особенно чувствительна в августе. Раз даже едва не попались в лапы кочевников-туркмен, этих степных волков. Невольно рука хваталась за рукоятку кинжала или револьвера. Конечно, во сто раз лучше умереть, чем очутиться в плену у этих чертей! А удрать от них в этом безбрежном песчаном море от их быстрых, красивых степняков – довольно мудрено! Не раз становилось очень жутко, когда сознавал свое бессилие, свою беспомощность в борьбе с этой страшной безжизненной природой, с этими кочующими двуногими волками.

Да, господа, только в молодости, в эту счастливую пору жизни, пору силы, энергии, отваги – и можно пускаться в такие опасные предприятия! Мой спутник, проводник, человек, сжившийся с пустыней, привыкший с детства к всевозможным лишениям, невзгодам, более, чем я, конечно, способный переносить и жару и жажду – и тот едва не погиб во время этой поездки. Страшно усталый, но вместе с тем довольный своей удачей, вернулся я в Змукшир. Из своей рекогносцировки я вынес то убеждение, что Маркозов поступил вполне правильно, повернув обратно свой отряд от Ортакую. Иначе, при дальнейшем движении до Змукшира, он легко мог совсем погибнуть от безводья и зноя. Водой этот путь очень беден, колодцы находились на большом расстоянии, вода большей частью отвратительная, да к тому же ее и мало. В августе наш Мангышлакский отряд выступил из Хивы в обратный путь и в половине сентября был снова на берегу Каспия, в Киндерли.

Теперь, господа, я вам вкратце расскажу о своем участии в Кокандской экспедиции. В 1865 году Россия овладела Ташкентом и Ходжентом и очутилась таким образом в соседстве с Кокандским ханством, занимавшим богатую, плодородную долину верхнего течения Сырдарьи. В семидесятых годах в ханстве началось брожение, явилось несколько партий, недовольных правлением хана (Худояра) и производивших беспорядки в стране.

Летом 1875 года я был командирован из Ташкента в Кашгар. До Коканда я отправился вместе с дипломатическим чиновником Вейнбергом, который от лица Кауфмана должен был выразить Худояр-хану свое неудовольствие по поводу беспорядков в его владениях. Нас сопровождал конвой казаков. Приехав в Коканд, мы увидели, что волнение жителей (особенно кипчаков) приняло широкие размеры и что положение Худояра очень непрочно. Ввиду таковой опасности мы и уговорили хана покинуть его владения и отправиться в Ташкент. Не без затруднений двинулись мы в обратный путь и благополучно добрались до Ташкента.

Из своей командировки я извлек большую пользу. Произвел маршрутную съемку, набросал кроки наиболее важных попутных позиций и окрестностей Коканда, собрал много необходимых статистических сведений, которые впоследствии пригодились нашим войскам, и вообще ко всему внимательно присмотрелся. Между тем враждебность жителей ханств к русским стала обнаруживаться все более и более. Шайки кокандцев (преимущественно кипчаков) вторгались в наши владения (в долину реки Ангрена), агитировали подвластное нам магометанское население, портили пути сообщения, угоняли скот и проч. Тогда решено было примерно наказать кокандцев, и мы стали готовиться к экспедиции.

Во время этих приготовлений я имел маленькую командировку. Генерал Кауфман поручил мне с двумя сотнями и ракетным дивизионом очистить от неприятельских шаек северо-восточную часть Курамского уезда. В два дня я прошел 175 верст, но шаек нигде не встретил – они успели уже удрать – население везде было спокойно. В августе месяце 1875 года наши войска несколькими колоннами выступили из Ташкента к Ходженту[289]. Я находился при главной колонне. Подходя к Ходженту, мы получили известие, что значительная неприятельская партия находится на границе, у кишлака Самгара. На меня снова возложено было поручение рассеять эту партию.

С двумя сотнями и ракетным дивизионом я двинулся к Самгару, но не застал уже там неприятеля – он отошел к Махраму. Кажется, 20 августа мы выступили из Ходжента, перешли кокандскую границу и двинулись по дороге к Махраму – неприятельской крепости. Кауфман поручил мне командовать кавалерией отряда (тогда я был в чине полковника Генерального штаба), т. е. восемью сотнями. Отряд медленно подвигался вперед в боевом порядке несколькими параллельными колоннами по совершенно ровной местности, причем правую колонну составляли мои лихие сотни (оренбуржцы, уральцы, сибирцы). Конные толпы кипчаков и каракиргизов неоднократно пытались атаковать нас, и только огнем конных орудий и контратаками я останавливал их. Наконец, 22 августа, мы подошли к городу Махраму, и здесь произошел знаменитый для нашего оружия бой.