Стою за правду и за армию!

Дорога оказалась действительно отвратительная – очень узкая, с крутыми подъемами и спусками. Когда же мы вышли на хорошую дорогу, то от встреченного драгуна узнали, что часть отряда Евгения Максимилиановича, двигавшегося через деревню Карабунар, уже впереди нас, в долине. Действительно, через четверть часа к нам подъехал начальник всего передового отряда генерала Гурко и приказал одной сотне и двум орудиям занять позицию в горах на случай неудачной атаки Тырнова и отступления наших войск. Две же остальные сотни продолжали движение и остановились в резерве у фруктовых садов, за возвышенностью, близ самого города.

Как раз против нас, по правую сторону Янтры, на вершине горы, скат и подошва которой были покрыты лесом, виднелась турецкая батарея. Внизу же, близ реки, был раскинут турецкий лагерь, который, впрочем, по занятии спешенными драгунами Казанского и Астраханского полков близлежащей возвышенности и открытия ими огня был брошен турками, отошедшими к своей батарее.

Вскоре драгуны спустились по склону горы, не переставая стрелять, еще ниже и ближе к противнику, а место их заняла 16-я конная батарея подполковника Ореуса[123]. Лихо, точно на ученье, вынеслись на позицию конно-артиллеристы. Но на самой вершине встретилось некоторое препятствие: каменные стены садов не позволяли развернуть вполне фронта батареи. Поэтому нашей сотне приказано было помочь артиллеристам и разобрать скорее преграду. Турки очень хорошо воспользовались этою задержкой и открыли меткий и частый артиллерийский и даже ружейный (хотя расстояние до противника было около версты) огонь, нанося чувствительный вред батарее и казакам. Очевидно, неприятель еще ранее пристрелялся по возвышенности, так как первые же снаряды стали попадать в цель.

Неприятное впечатление испытывал я, когда пули, одна за другой, как-то жалобно стали посвистывать, казалось, у самых моих ушей. Звук лопавшихся гранат и сильный, пронзительный гул осколков были для меня не так страшны, как эти предательские, свинцовые пчелки… «И этот миниатюрный кусочек металла, – думалось мне, – может совершенно стереть с лица земли человека или, что еще хуже, искалечить, исковеркать его жизнь!..» Но «привычка – вторая натура!» – гласит пословица. Человек ко всему, говорят, привыкает, и даже шильонский узник[124] привык к своей мрачной темнице. Так же можно привыкнуть и к постоянной опасности!.. Припоминая потом, в середине и в конце кампании, испытанное мною в первом, Тырновском, бою неприятное чувство при пролете над головой пуль и слыша возле себя постоянно те же предательские звуки свистящих пчелок и гудящих осколков, я невольно улыбался и удивлялся своему прежнему страху.

Эти звуки мне казались такими обыкновенными, я так с ними сроднился, засыпая и просыпаясь под их унылый концерт, так относился индифферентно, спокойно к этой летающей грозной смерти, что, кажется, совершенно позабыл даже, что рискую каждый миг отправиться к праотцам, и волновался часто из-за самых ничтожных, пустых вещей…

Здесь же, на позиции 16-й конной батареи, я увидел, между прочим, и первые жертвы беспощадной войны. Турецкие снаряды своими осколками производили ужасные раны между нашими бойцами и особенно тогда, когда граната попадала в каменную ограду – сноп чугуна и камня со злобным свистом летел в батарею и прикрытие, сея вокруг себя смерть и страдание… На моих глазах одним удачным выстрелом ранило трех человек: одному артиллеристу совершенно оторвало ногу, других страшно изувечило. Несчастных отнесли шагов на 50 в сторону, и здесь, под теми же выстрелами, раны их были осмотрены врачом нашего полка К. О. Загроцким. Несмотря на опасность места, беспрерывно осыпаемого пулями и снарядами, Загроцкий совершенно спокойно, точно у себя в госпитале, занялся осмотром ран и перевязкой.

Артиллерийский бой велся самый оживленный, горячий. Наши орудия, хорошо замаскировавшись в деревьях и кустах, отлично стреляли, и не более как через полчаса две турецкие пушки были подбиты и прекратили огонь, а вскоре и вся неприятельская батарея снялась с позиции и отступила на восток.

Спешенные драгуны, в это время находившиеся в цепи на склоне горы перед нашей батареей, перешли в наступление, переправились вброд через реку Янтру и бросились на турецкую позицию… Одновременно и нашей сотне приказано было двинуться в Тырнов, чтобы узнать – очистил ли его неприятель или нет. Сотня спустилась с горы, покрытой фруктовыми садами, и кратчайшим путем двинулась к городу. Впереди ехал я с бароном Корфом; командир сотни Родионов следовал позади. Благополучно достигли мы окраины города, справа по три продолжали движение по узким, кривым улицам и скоро очутились на широкой площади, края которой были застроены хорошими кирпичными зданиями и красивым конаком[125].