Стократ

А потом заговорило любопытство. Мальчишка долгое время был учеником языковеда и сам умел читать по вкусу напитка; возможно, он своими глазами видел лесовиков. Поддавшись любопытству, Стократ решил, что парню ничего не угрожает: и купец, и Стократ всю дорогу проедут верхом и прибудут на перевал куда раньше, чем пешеход-подросток. К появлению мальчишки все будет кончено, а Стократ, пожалуй, успеет и прибрать на месте происшествия.

– Ты сам видел когда-нибудь лесовиков?

– Нет. Они чужих не любят.

Шмель отвечал, как во сне, и смотрел прямо перед собой, на дорогу. Стократ шел рядом, ведя лошадь в поводу. Мальчишка сидел в седле неуверенно и не доставал до стремян.

– А кто же к ним ходит? На переговоры, например?

– Дозорные от князя, стражники, двое или трое. Когда в чаше огонь зажгут – дозорный бежит за посланием. И обратно так же.

– А лесорубы их видели?

– Тем они не показываются.

– Лесовики, что же, опасны? Раз уж с ними так считаются?

– С такими не считаться – себе быть врагом. Они бойцы хоть куда. И яды у них… мастер говорит, яды у них отменные.

– Их много?

– Не знаю. Уж не меньше, чем нас.

– Они похожи на людей? Или как деревья – ноги в земле?

– Да какое там! Люди как люди. Только глаз нет.

– Совсем слепые? И как же бьются тогда?

– Не знаю. Говорят, они слышат не ушами, а всем телом.

– Как это?

– Не знаю. Я не видел.

– Допустим… А что это такое – их язык?

– Великое искусство.

– Да ну! А как ты, к примеру, читаешь такое послание?

– А так. «Соленый как воля, сладкий как степень, кислый как движение, горький как время». Это главная основа, а на ней снасти: тепло и холод, гладкий и терпкий, вязкий и легкий. И еще послевкусие…

– Сложно, – сказал Стократ. – А скажи, зачем тебе языкознание? Зачем учиться пошел?

– Хотел знать, чего не знают другие.

* * *

– …чего не знают другие.

Шмель покачнулся в седле и вдруг проснулся. С момента, когда приезжий посмотрел ему в глаза и сказал что-то… неважное, какие-то бессмысленные слова, – с этого момента он был сонный, спокойный, сам себе чужой; за восемь месяцев его много раз спрашивали, зачем пошел к мастеру в ученье, и всем он врал: хочу послужить князю, хочу выбиться в люди, хочу заработать… А правду сказал только сейчас, в оцепенении. И от этого, должно быть, очнулся.

Он сидел верхом на чужой лошади, справа и слева тянулась дорога, пустынная, уже далеко от жилья. У седла был приторочен его заплечный мешок и еще какие-то вьюки. Незнакомец шел рядом, задавая вопросы, и кто знает, сколько уже Шмель успел ему выболтать!

– Я сойду, – он испуганно завозился в седле. Лошадь вопросительно повернула голову.

– Меня зовут Стократ, – негромко сказал незнакомец. – Можешь меня не бояться.

– Я не боюсь!

Он неловко сполз на дорогу. Лошадь поглядела осуждающе.

– И мешок мой отдайте…

– Почему мастер тебя прогнал, как ты думаешь?

Шмель замер с протянутой рукой.

– Он ведь прогнал тебя по приказу княжеского советника, – Стократ кивнул. – Но обставил дело так, будто ты сам виноват. С князем у тебя ссоры не было, случайно?

– Насмехаетесь, – грустно сказал Шмель. – У меня-то, ссоры с князем… ха-ха.

– Тогда за что?

– Я чужой, – Шмель снова потянулся за мешком. – Отдайте мои вещи.

– На, – Стократ отцепил мешок от седельной луки. – Тяжелый. Камни несешь?

– Золотые слитки.

– Не сердись на меня, – Стократ погладил лошадь по шее. – Я колдун, да. Но вреда от меня тебе не будет.

Попятившись, Шмель забросил мешок на плечо. Что-то твердое – наверное, каменный флакончик – впилось в спину сквозь куртку.

– Я сам по себе, с меня нечего взять, – пробормотал он скороговоркой. – И не боюсь ничего, что мне бояться?

– И на мастера не злись, – Стократ глядел на него поверх седла. – Он с самого начала мог выбрать этого… сына торговца. Если бы рассчитывал на подарки. А с князем ссориться ему не с руки.

– Почему не с руки? – вырвалось у Шмеля. – Он же единственный мастер в языкознании, как без него обойтись?

– С учениками – уже и не единственный. А борода седеет… Ты где ночевать будешь?

– Ночевать?! Я до заката на перевал приду!

И, не говоря больше ни слова, Шмель развернулся и поспешил по дороге вверх.

Через минуту его обогнал всадник. Проскакал мимо, махнув на прощание рукой.

* * *

К перевалу от Макухи вела единственная дорога, хорошая, но местами довольно-таки крутая, узкая, над обрывом. Здесь ездили по торговым делам, реже – по личным, еще реже забредал чудак-путешественник, сборщик редких трав или птицелов. Дорогу называли Белой – потому, что во многих местах из-под земли проступал здесь искрящийся светлый камень, красивый, но хрупкий и не поддающийся обработке.

Белую дорогу Шмель знал неплохо: отец брал его с собой несколько лет назад, когда ездил к самому князю договариваться насчет налогов с Высокого трактира. Тогда они ехали медленно, с ночевками, останавливались у озер, ловили кроликов и удили рыбу. Та поездка заняла три дня в один конец и столько же в другой; Шмель удивился потом, когда обнаружил, что спуститься от трактира к Макухе можно от рассвета до заката.

Ну и подняться почти столько же – от темна до темна.