Стократ

– Каменный? Что за штуки, из камня пузырьки делать – ерунда!

Она вылила ему ковшик на голову. Чувствуя, как течет по лицу теплая вода, Шмель содрогнулся – вспомнил гибель торговца Сходни.

В Макухе еще не знают. Плюшка еще не знает, что его отец никому больше не выкажет ни спеси, ни гордости. Кому-то ведь предстоит нести в Макуху эту весть…

Только не мне, подумал Шмель, и одновременно обрадовался и устыдился. Я не буду учиться дальше, зато мой отец жив…

Отец и бродяга по имени Стократ беседовали в обеденном зале, и в пустом трактире до странности глухо звучали их голоса.

* * *

– Значит, ты все-таки колдун.

– Я бродяга.

– Колдун-бродяга, – хозяин гостиницы никак не мог остановить тяжелое гулкое эхо, звучавшее у него внутри и заставлявшее повторять уже прозвучавшие слова.

– Хоть бы и так.

– И ты не просто шел мимо.

Стократ вздохнул:

– Да ведь и ты не просто сидел у себя в трактире и ждал приезжих.

– Что? – хозяин резко поднял голову.

Стократ смотрел ему прямо в глаза.

– Поклеп, – хрипло сказал хозяин трактира. – Я человек… надежный, у меня лицензия от князя… столько лет на одном месте, меня все знают… А ты бродяга, ты… о тебе такое говорят, что…

Он замолчал.

– Поделили добычу и разошлись в разные стороны, – задумчиво сказал Стократ. – Кто-то пропал и умер, кто-то выжил и дальше разбойничал, кто-то на свою долю выбился и построил мельницу… или трактир, к примеру. И пошла другая жизнь: семья, дети, хозяйство. Но когда являются однажды прежние подельщики, как им отказать?

– Поклеп, – прошептал хозяин, и голос его из хриплого сделался сиплым.

– Полгода назад – были те же или другие?

– Не знаю. Ты меня не заговаривай… колдун.

Стократ кивнул:

– Да. Допросить бы их, но поздно. Хотя…

Он вытащил из ножен меч.

Хозяин трактира отшатнулся вместе с тяжелым креслом, на котором сидел:

– Ты…

И сразу замолк. Клинок в руке Стократа тускло светился, будто узкое окошко в едва освещенный, зыбкий мир. Там, внутри, шевелились тени, словно водоросли на дне.

– Присмотрись, – Стократ протянул клинок трактирщику, рукоятью вперед.

– Нет, – тот спрятал руки за спину.

– Присмотрись, кто там внутри. Может, кого-то узнаешь…

– Нет!

– Зря, – Стократ поднес клинок к глазам, и на его лицо упал синеватый отблеск. – Мой меч не то чтобы любит убийц… Он просто забирает их себе.

Трактирщик издал горлом свистящий звук.

– Вот три души, – продолжал Стократ. – Две понятные, как падаль, тупые и смердящие – конченные. Третья смутная какая-то, хотя тоже ясно – душегуб… Вот как лесовик мог связаться с разбойниками? Я так понял по рассказам, что лесовики никогда не водились с людьми.

Трактирщик тяжело дышал, не прикасаясь ко лбу, не вытирая пот, вообще не шевелясь, будто жук, притворившийся мертвым.

– Ты давал им приют? Кормил? Ты знал об их планах? – мягко спросил Стократ.

– Не знал, – глухо сказал трактирщик. – Косой Бурдюк – он девять пудов весит… весил. Ты его видел, мы его тащили… Он убивал одним пальцем. Вот так, ткнет пальцем в висок…

– Торговец Сходня был в Макухе не из последних, – Стократ глядел в свой клинок, как смотрят в огонь. – Высоко поднялся, может быть, даже слишком высоко. Хорошая добыча, лакомая… Почему с ними был лесовик?

– Я не знаю. Я просто хотел жить, колдун, у меня дети…

– Они знали?

– Нет, – трактирщик вскинул голову. – Дети ни при чем. Жена тоже.

– А трактир на какие деньги выстроен?

Трактирщик начал трястись, и зрелище это было жуткое: он был человеком нетрусливым, бывалым. Вслед за ним начал дрожать стол, и, кажется, содрогнулись стены, будто весь трактир затрясся, вдруг осознав свою обреченность.

– Тогда вы разделили добычу и разошлись, – Стократ прикрыл глаза, ясно представляя себе распутье и молчаливых, идущих в разные стороны разбойников. – Много лет назад, и был ты молод, вот как твой старший сын теперь… Много тебе досталось? Немало, видать…

Тихо скрипнула лестница. Кто-то легкий, осторожный остановился на верхних ступеньках и постучал, как в дверь, по перилам – спрашивая разрешения войти.

Трактирщик замер.

– Спускайся, Шмель, – Стократ одним движением вогнал меч в ножны. – Почему не спишь?

* * *

Он подробно рассказал братьям, что случилось в лесу. Даже после рассказа – не говоря уже о том, чтобы пережить это самому – спать не хотелось.

Братья были старше Шмеля на три и четыре года, и всю жизнь, сколько он помнил, водились больше между собой и считали младшего сопливым малышом. Теперь они выслушали его, разинув рты, и Шмелю померещилось в их взглядах уважение, но они почти сразу забыли о нем и начали спорить о разбойниках, о мечах и топорах, и рассказывать друг другу, как любой из них легко мог победить головорезов.

Шмель очень хотелось поговорить с ними о своей учебе, о языкознании, о тайных вкусах и пирах слепых лесовиков. Но, слушая братьев и вспоминая разговор с матерью, он все яснее понимал, что языкознание не интересует здесь даже запечную мышь и что заносчивые планы следует забыть как можно скорее.