Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Умирают слепые у нас трубадуры
          На несчастной, кровавой Украйне,
Не услышать из рокота скорбной бандуры
          Нам священные прадедов тайны.

Не расспрашивай, детка, зачем на Украйне

          Православной теперь преисподня
И бесчинствуют всюду безбожные Каины, –
          Это воля, должно быть, Господня.

Расскажу тебе лучше, как померли двое,

          Двое нищих в степи кобзарей.
Величавее участь навряд ли и в Трое
          Была роком сраженных царей.

Это в лютую зиму двадцатого рока

          Приключилось в голодной степи.
Два седые и дряхлые ползли пророка,
          Беспризорны и оба слепы.

Бесполозен, уныло­волнист и безбрежен

          Был покров на земной плащанице.
Разгромленный за холмами спрятался Нежин,
          И зловещие черные птицы,

Воронье всё да галочье, каркали жутко

          На свистящих ивовых метелках,
Да метелицы их покрывали для шутки
          Покрывалом в ледяных иголках.

Далеко до Ильи, до святого Миколы,

          Как до гроба Господнего пальмы,
Запорошены тропы, сады, частоколы,
          Замирают заветные псальмы.

И лампаду рассеянной братьи Христовой

          Обнищалый убрал монастырь,
Обессиленный жизнью голодно­суровой,
          Их покинул малыш­поводырь.

Но идут они, жалкие, старые шляхи

          Позабытые ищут клюкой,
И давно уж под рваною свитой рубахи
          У них нет и котомки с мукой.

Были люди приветливей в годы Мамаевы,

          Милосердней был лютый Батый,
И теперь уж не слушают псальму Почаева
          И про Лазаря голос святый.

Без надежды идут они третии сутки

          К златоглавого Киева Лавре.
Ни жилья, ни дымка, ни чугунки погудки,
          Только ветер бряцает в литавры,

Да над павшей кобылкой орлы­чернокрыльцы

          С клокотаньем снимаются в танце,
Да клыками блестящими в пенистом рыльце
          Заскрежещут волки­сироманцы.

И идут они тихо, и плачут неслышно,

          На щеках замерзает слеза,
И спивают всё громче, чтоб слышал Всевышний,
          И рыдает в сугробах кобза.

Надвигалась на вечную ночь псалмопевцев

          И земная, недолгая ночь,
И присели они у шелковых деревцев,
          Побросав свои торбочки прочь.

И запели они, на бандуре играя,

          Выгравая земную печаль,
И забыли про горе и голод, спивая,
          И про путь в бесконечную даль.

И как солнце громадное с черной звездою,

          На груди их сияли кобзы,
И алмазной была перевита слюдою
          Борода их от горькой слезы.

А метелицы с облаков черных ромашки

          Обрывали, пушистые, белые,
И на рваные свиты соткали рубашки
          И на руки их обледенелые.

И сидели они, как святые из мрамора,

          И недвижными стали персты,
Только души неслися их вещие за море,
          Далеко от последней версты.

Уносились на паперть они белоснежную

          Иисусова монастыря,
Где когда­то душа зародилась безбрежная,
          До неволи земной кобзаря.

Только пальцы зачем­то стеклянные вьюги

          Пробегают еще по струнам,
И таинственный из­за серебряной фуги
          Слышен голос, понятный лишь нам.

И всё выше вздымались по степи сугробы,

          И еще не погасла заря,
Как навеки сокрылись в алмазовом гробе
          Два прозревших в раю кобзаря.