Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Был вечер июньский. Лиловой громадой
Направо, насупившись, спал Агармыш.
Трещали сверчки, заливались цикады,
И дымные вились колонны из крыш.
Мы под руку шли по кремнистой дорожке
На синие маковки белых церквей,
И, как адоранты, склонялися в ножки
Тебе иммортели и горный шалфей.
Вдали зажигались румянцем заката
Воскрылья лазурного неба хитона,
И море синело с горой Митридата,
И волны лились колокольного звона.
В душе у нас золото было лучистое,
В очах многогранный, искристый алмаз,
И нам улыбалась, наверно, Пречистая,
Когда мы устами сливались не раз.
Безлюдно и тихо. С душистого пастбища
Глядели громадные очи коров
И длиннобородый козел, через кладбища
Скакнувший полынью затянутый ров.
Вот нива убогая сереньких крестиков,
Могилки потоптаны стадом овец,
Ни цветиков скромных, ни сломанных пестиков,
А сколько разбитых судьбою сердец!
Печальное русское кладбище это
В безвестность ушедших безвестных людей,
Завиднее участь в лазурных тенетах
Захлестанных бурей сребристых сельдей.
Но рядом, за стенкой, зеленых тюрбанов
Меж буйной травою виднелись ряды,
С цветистою мудростью сунны, корана,
Надгробные камни – востока следы.
На стену, где вделаны были фрагменты
Сералей погибших, разрушенных бань,
Взобрались мы по арабесочной ленте,
Спуститься тебе помогла моя длань.
Вот купол разрушенного марабута
Ходившего в Мекку святого хаджи,
Вот синие камни стоят, как рекруты,
В чалмах, и ирисов зеленых ножи.
И миром повеяло Шехерезады,
Гафиза, казалось, запел соловей,
Гарун­аль­Рашид для вечерней прохлады
Поднялся из гроба и Пятый Гирей.
Не меньше, не больше свершалось насилья,
Когда управлял правоверными хан,
Но больше фантазии было и стиля,
И мир не совсем еще был бездыхан.
Мы сели на паперть забытой мечети
Меж маков кровавых и вьющихся роз,
И душ упоенных Минеи мы Четьи
Друг другу читали до радостных слез.
С протянутого в синеву минарета
Нам жалобно вторил подчас муэдзин,
И в колокол где­то ему для ответа
Звонил с колокольни своей армянин.
Темнело, когда мы опять на дороги
Белевший во мраке спустились экран...
Но вдруг подогнулись от ужаса ноги:
Свирепый пред нами стоял великан.
Увенчан шелом его мерзким драконом,
В корявых руках он держал по мечу,
И весь он по адским был создан законам,
И в черную весь наряжен епанчу.
Смеясь, я сказал: Не боюсь я бабая,
Теперь закалился в страданьях пигмей.
То дуб вековой, по преданью, Мамая,
То Флоры зеленой нетленный камей.
Повалятся наши кресты и халупы,
Сгниют в подземельях обманчивых книг
Навек позабытые варваром трупы,
А он, что из чрева того же возник,
Быть может, стоять еще будет на страже
Забытых, разбитых арабских камней,
И, может быть, песни Гафиза расскажет
Влюбленный с шелома его соловей.
Мы Эроса радостного пилигримы,
Погибшей паломники мы красоты,
В бесстильное время на землю пришли мы,
Но Вечности мы собираем цветы!