«Столетья не сотрут...»

В романе П. Ю. Львова "Российская Памела", написанном в 1789 году, за три года до "Бедной Лизы", дворянин Виктор, женившись на дочери крестьянина-однодворца Марии, на время под воздействием злых и бессердечных друзей забывает о ней. Когда же в герое вновь пробуждается совесть, писатель комментирует это преображение следующим образом: "Он сделался кротким, рассудительным, благонравным, и чувствительность его паки взошла на высшую ступень". Идея книги сводится к тому, чтобы показать, что, по словам автора, "чувствительность полезна для человека".

Повесть того же Львова "Софья" была опубликована на два года позже "Бедной Лизы", но датирована в журнале "Приятное и полезное препровождение времени" тем же 1789 годом. Соблазненная героиня этой повести кончает, подобно Лизе, свою жизнь в пруду. Но, в отличие от Лизы, Софья становится жертвой сластолюбивого негодяя, князя Ветролета, которого она предпочитает благородному и чувствительному Менандру, и судьба, постигшая ее, преподносится автором как жестокое, но, в известном смысле, справедливое возмездие. Да и сам Ветролет, женившийся, как и Эраст, на богатой невесте, оказывается наказан отнюдь не муками раскаяния, но неверностью жены и тяжелыми болезнями, последствиями порочного образа жизни. Таким образом, виновата в дурных поступках, ошибках и несчастьях героев всегда оказывается не чувствительность, но ее утрата.

В 1809 году Жуковский не допустил и мысли, что чувствительность могла привести героиню его повести "Марьина роща" к измене жениху: "Никогда сердце ее не могло бы поколебаться. Но, увы, ослепленный рассудок ослепил и нежное сердце Марии".

Совершенно иначе обстоит дело в "Бедной Лизе". Уже очень давно замечено, что Эраст совсем не коварный соблазнитель. Он, по существу, становится жертвой своих чувств. Именно встреча с Лизой пробуждает в нем дремавшую прежде чувствительность. "Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил, скучал и жаловался на судьбу свою. Красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его сердце… Ему казалось, что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно искало. "Натура призывает меня в свои объятия к чистым своим радостям", — думал он".

Отметим, что подобное воздействие женской красоты на мужскую душу — постоянный мотив сентиментальной литературы. Уже цитированный нами Львов, восхищаясь своей "российской Памелой", восклицал: "Когда же все сии внутренние сокровища соединились с наружной красотой, то не есть ли она совершенный гений, открывающий чувствительность нежных сердец человеческих". Однако у Карамзина именно это долгожданное возрождение чувствительности в "добром от природы, но слабом и ветреном сердце" Эраста и приводит к роковым последствиям.

Было бы неверно заключить, что автор хочет противопоставить ложную чувствительность Эраста Лизиной истинной и естественной. Его героиня тоже оказывается отчасти виновна в трагической развязке. После первой встречи с Эрастом она, несмотря на предостережения матери, ищет нового свидания с ним, ее пылкость и горячность во многом предопределяют исход их отношений. Но еще много существенней другое обстоятельство.

После объяснения с Эрастом, слушая слова матери: "Может быть, мы забыли бы душу свою, если бы из глаз наших никогда слезы не капали", Лиза думала: "Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга". И она действительно "забывает душу свою" — кончает с собой.

Обратим внимание на одну деталь. Эраст, и это самый дурной его поступок, пытается откупиться от Лизы и дает ей сто рублей. Но, по существу, то же делает Лиза по отношению к своей матери, посылая ей вместе с вестью о своей гибели деньги Эраста. Естественно, эти десять империалов так же не нужны матери Лизы, как и самой героине: "Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее от ужаса охладела — глаза навек закрылись".

И все же Карамзин не осуждает чувствительность, хотя и сознает, к каким катастрофическим последствиям она может привести. Его позиция начисто лишена прямолинейного морализаторства. Она, прежде всего, — много сложней.

Важнейшая особенность поэтики "Бедной Лизы" заключается в том, что повествование в ней ведется от лица рассказчика, душевно вовлеченного в отношения героев. События поданы здесь не объективированно, но через эмоциональную реакцию повествователя. Это подчеркнуто, как отметил Ю. М. Лотман, уже заглавием повести: "Оно построено на соединении собственного имени героини с эпитетом, характеризующим отношение к ней повествователя. Таким образом, в заглавие оказывается введен не только мир объекта повествования, но и мир повествователя, между которыми установлено отношение сочувствия"[8]. Для рассказчика речь идет не о стороннем событии, требующем нравоучительных выводов, но о судьбах людей, один из которых был ему знаком, а могила другой становится излюбленным местом его прогулок и сентиментальных медитаций.