Столетняя война

Далее, есть пять вальвассоров[19]. Служба оных оценивается в сто су. На оных вальвассоров возложена служба, каковой они обязаны, барщинная пахота и боронование, перевозка снопов в августе, каковою они обязаны, для каждого за пятьдесят су, оплачиваемых каждым из года в год…

Далее, есть три человека, каковые обязаны двумя днями перевозок, оцениваемыми в два су шесть денье.

Далее, три человека с тремя лошадьми обязаны ездить в Дьепп за сельдью раз в год.

Далее, три человека обязаны доставлять сеньору зерно, когда сеньор захочет, из Ардувиля в Павильи, и сено на поля дважды в год, и каждая служба оценивается в четыре су.

Оные три человека, сиречь Жан Эганье, Гильом Бюрель и Гильом Баго, освобождены от служб, каковыми они обязаны, за шесть су ежегодной ренты каждый.

Но крестьяне были хитры. Многие сельские общины в изменениях, происходящих в домене, нашли способ отделаться от всего — и от барщины, и от «подписки». Легко отказаться выполнять повинности и собственноручно трудиться, когда знаешь, что сеньор роздал в наделы все земли, на которых когда-то работали барщинники. Какой смысл платить, если у сеньора больше нет обрабатываемых полей?

Таким образом, сеньория теперь зависела от батраков. В этом не было ничего страшного, когда демографическое давление вынуждало людей искать работу. Тревожной эта ситуация стала, когда зарплаты поднялись и одновременно достигли потолка цены на зерно. Земельный доход все меньше мог обеспечить вложения капитала, необходимые для содержания земель. К тому же сеньору нужно было являться и ко двору принца, и на войну, так что он забросил сеньорию и эксплуатировал ее, не заботясь о будущем. Не видя больше в земле того источника доходов, каким она по преимуществу была для предыдущих поколений, аристократия предпочитала доходы от службы. Придворная, судебная и административная, военная служба давали жалованье, пенсии, дары и даже выкупы. Круг замкнулся. Сеньор включился в систему жалований.

Земли, которые иногда продавала старая аристократия, скупали многочисленные нувориши, жаждавшие престижа. Бюргеры, ищущие надежного, а то и прибыльного вложения капитала, горожане, которым повезло таким образом обеспечить снабжение своего дома, — все они не были предпринимателями, преобразующими хозяйственную систему. Не в их силах было остановить процесс деградации сеньориальной экономики. Эти первые бюргерские приобретения, покупки чинша, ренты, прав на рынки на самом деле представляли собой лишь вложения капитала — город еще активно не включился в жизнь деревни. Деловой человек не взял пока в руки руководство ей, а у королевского советника, когда он покупал целую сеньорию, не было других амбиций, кроме как следовать примеру коллеги, уже обеспечившего себе наследство.

Был ли собственник земли потомком старинного феодального рода или только что приобрел ее, связь между землей и хозяином слабела; замок еще был резиденцией, иногда временной, но уже не центром сельского управления. По сравнению с предшественником сеньор видел меньше преимуществ в сохранении ради собственной эксплуатации той «господской запашки», которая прежде была сердцем сеньории и обеспечивала ее связность.

И он раздавал в надел оставшиеся земли. Он возобновлял процесс, начатый с появлением первых цензив франкской эпохи, процесс, прерванный на несколько веков в результате того, что в технике и в экономике установилось некое равновесие.

Выгоду от этих новых наделов получал отнюдь не средний крестьянин, уже переживавший трудности со своим держанием. Он бы не вдруг взялся обрабатывать участки, значительно превышающие его старую цензиву. Получателем новых наделов, «фермером» (fermier) или «арендатором» (metayer) бывшей господской запашки был первый парень на деревне, тот, кто больше всех приобрел в прежние времена, владелец лучшего инвентаря и самых крепких упряжек. Он мог вложить в дело достаточно денег, чтобы ввести новые арендованные земли в эксплуатацию. Богатый крестьянин укреплял свое положение. Тем хуже было для других.