Столетняя война

Генрих V заставил Англию совершить финансовое и военное усилие, совершенно непропорциональное ресурсам королевства: экспедиция 1415 г., вторжение 1417 г., подкрепления, отправленные на континент в следующие годы… После его смерти уже нельзя было дальше оплачивать нескончаемую войну, поглощавшую все больше людей без решающего результата. И английский народ в лице его правителей, его парламента счел, что, дав своему королю возможность надеть корону Франции, свой долг он выполнил полностью. Если после этого еще надо было покорить много мятежных провинций, то делать это надлежало его французским подданным, а не английским. За весь период своего правления в Париже и Нормандии Бедфорд немногого мог добиться от английских финансовых ведомств, очень неохотно приоткрывавших для него свои сундуки. Дело в том, что в этом пункте со всей строгостью соблюдался принцип «двойной монархии». Расходы на Англию — за счет англичан, на Францию — за счет французов. Оба королевства, хотя и имели общего суверена, существовали сами по себе. Когда из-за Ла-Манша надо было получить подкрепления, всегда недостаточные, Бедфорд должен был их оплачивать из французского бюджета. Потому у него не хватало людей, чтобы создать в частично или полностью покоренных провинциях достаточно плотную сеть постоянных гарнизонов. Англичане старались удерживать самые важные пункты — на реках, вдоль дорог. Экономия средств вынуждала использовать всех имеющихся в распоряжении людей там, где происходили активные действия — в Мене и Анжу, между Сеной и Луарой. Остальные места охранялись плохо, туда лишь периодически направлялись карательные отряды для наказания бунтовщиков. Внешнее равнодушие населения, покорность земельной знати, которая почти вся стояла за бургундцев, не позволяли, как в Нормандии, поселить здесь английских рыцарей, чтобы им можно было не платить и они жили на доходы с фьефа, дарованного им. Бургундские гарнизоны, услугами которых приходилось-таки пользоваться, действовали сами по себе и не были образцами абсолютной верности, как выявилось в Шампани. Хотя население оказывало менее активное сопротивление, чем в Бретани, захватчики не в полной мере сохраняли контроль над ним, и власть их всегда была непрочной, уверенности в завтрашнем дне у них не было. Париж с пылом принял сторону герцога Бургундского из ненависти к арманьякам. Английская оккупация заставила его забыть о режиме террора, от которого он избавился; он выражал недовольство иностранным гарнизоном, но до восстания дело никогда не доходило. На сельскую местность можно было рассчитывать гораздо в меньшей степени. В результате некоторые крепости могли надолго оставаться в руках своих арманьякских капитанов или впускать гарнизоны воинов дофина, когда из-за случайностей войны его отряды оказывались близко, образуя то здесь, то там островки сопротивления, делая небезопасными дороги, давая возможность для дерзких рейдов. Хотелось бы иметь возможность усеять карту этими красными точками, оценить их плотность и, следовательно, опасность. Но такая карта сильно менялась бы в зависимости от момента времени, к которому она относится. В какой-то момент, в конце 1423 г., они были очень многочисленны — не только вокруг Парижа и в Шампани, но и в Понтье, в Пикардии, на границах Ретельской области и Барруа. Тогда ватаги сторонников дофина рыскали под стенами Парижа. Мощное контрнаступление англичан нанесло им сильный урон. Впрочем, они сохранились или же изменили облик. Эпопея Жанны д'Арк знакомит нас с двумя знаменитыми образцами таких анклавов. На восточных границах Шампани и Барруа целые округа благоговейно хранили память о Людовике Орлеанском, обладавшем немалым могуществом в этом регионе, и оставались верны дофину, никогда не открывая объятий бургундской партии. Известно, какой властью над деревнями Аргонна обладал Робер де Бодрикур, капитан замка Вокулёр, командовавший от имени буржского короля. В самом Иль-де-Франсе кавалькада, едущая на коронацию, вернет Компьень, где в двух шагах от Крея и Фландрского тракта Гильом де Флави разместил гарнизон сторонников дофина. Переложив на бургундцев заботу о поддержании порядка, Ланкастеры никогда реально не владели Северной Францией. Легкость, с какой Труа, а потом Реймс откроют ворота накануне помазания, более чем убедительно доказывает, что англо-бургундское владычество здесь было скорей номинальным, чем эффективным.