Столетняя война

Когда наваррцы были разбиты, а Бретань временно нейтрализована, все «дыры», через которые Плантагенеты могли бы проникнуть в ослабленное королевство, одна за другой закрылись. Легко достичь таких успехов позволил нейтралитет Эдуарда III. Во Фландрии потребуется вся ловкость Карла V, чтобы одержать победу над английской дипломатией и при этом не подтолкнуть Англию к войне. Урегулирование вопроса о фламандском наследстве — за которое в будущем историки станут корить мудрого короля, увидев здесь лишь слепую непредусмотрительность, — было как раз, если рассматривать его в контексте событий, самой блестящей дипломатической победой его царствования. В Кале, при заключении договора о всеобщем мире, который должен был охватить весь Запад, Эдуард примирился с сыном Людовика Неверского, выдав графскому правосудию последних приверженцев Артевельде. Этот мир вскоре перешел в дружбу, насторожившую Валуа. Поскольку Людовик Неверский был убит при Креси, ему наследовал его сын Людовик Мальский, и при нем политика Фландрии изменилась. Людовик Неверский, как и все его предшественники с начала века, показал себя верным вассалом французской короны. Верно выполняя вассальный долг, он оттолкнул от себя самых богатых из своих подданных, крупные промышленные города Приморской Фландрии, разорился на страшных гражданских войнах. Урок был усвоен. Его сын Людовик Мальский, которого в самые мрачные дни восстания держали при себе заложником горожане Брюгге, таких унижений больше не хотел. Твердо решив поднять престиж графской власти, он знал, что без финансовой поддержки сукнодельческих городов эта власть — одна видимость. Поэтому он избавится от французской опеки и сблизится с Англией: поступающая оттуда прекрасная шерсть и далее будет служить сырьем для фламандского ремесла. А политика Эдуарда III в отношении экспорта шерсти после стольких колебаний, похоже, как раз начинала отвечать фламандским интересам. В 1363 г. местом «этапа» шерсти был назначен Кале; товар, за который здесь выплачивали сбор, обогащающий Палату Шахматной доски, далее везли в Брюгге — крупный торговый центр и оттуда наконец в промышленные города. Чтобы шерстяной путь оставался открытым, Людовик Мальский не колеблясь укреплял союз с Плантагенетами.

А ведь у графа не было других наследников, кроме единственной дочери. Маргарита, уже овдовевшая после смерти в 1361 г. тщедушного Филиппа де Рувра, герцога Бургундского, — самая богатая наследница Европы. От отца ей должны были достаться графства Фландрия, Невер, Ретель, права на Антверпен и Мехелен; от бабки — графство Артуа и графство Бургундия (которое с тех пор назвали «Франш-Конте»). С 1363 г. с лондонским двором начались брачные переговоры. Эдуард сватал четвертого сына, Эдмунда Лэнгли, графа Кембриджа, который позже станет герцогом Йорком и основателем династии Йорков. В апанаж[69] юному претенденту он давал Кале, графство Гин, Понтье — все владения на севере Франции. Тем самым возникла угроза создания обширного княжества от устья Соммы до устья Шельды, которое могло бы стать зеркальным отражением Аквитании, занятой принцем Уэльским. В этом случае оба сына английского короля, получив богатые наделы, смогли бы следить за Валуа и, угрожая с двух сторон, не дали бы ему начать новую войну. Во всяком случае, ленная зависимость Фландрии, которую столь дорогой ценой купили и отстояли французы со времен Филиппа Красивого, была уже пустым звуком.

Едва Карл V вступил на престол, он приложил все силы, чтобы раскрутить интригу. Вдовствующая графиня, дочь Филиппа V, владелица Артуа и Франш-Конте, была целиком предана делу Валуа и выступала против сына и английского брака. Еще полезней была поддержка папы: 18 декабря 1364 г. Урбан V, ссылаясь на запретную с точки зрения канонического права степень родства, объявил невозможным брак между Эдмундом Плантагенетом и Маргаритой Фландрской; а потом, поскольку английский принц хвалился, что может и пренебречь этим запретом, папа отменил все послабления в отношении кровного родства, которые его предшественники даровали сыновьям английского короля. Эдуард III не осмелился ни протестовать, ни даже упрекнуть Карла в коварных происках. Людовик Мальский надолго затаил за это злобу на сюзерена.