Столетняя война

Теперь события начали развиваться быстрей. Стало известно, что английский экспедиционный корпус из нескольких тысяч конников под командованием Генриха Ланкастера покинул Бретань и направляется в Нормандию, не без оснований рассчитывая на восстание всех сторонников Наваррца. В свою очередь в Пуату, сжигая и разоряя все на пути, вторглась перегруппировавшаяся англо-гасконская армия Черного принца численностью в пять-шесть тысяч человек. Он намеревался достичь Луары и переправиться через нее, совершенно явно рассчитывая оказать поддержку герцогу Ланкастеру в Нормандии. Судя по незначительности сил, ни та, ни другая армии не собирались принимать полевого сражения, тем более искать его. Ланкастер, удачно выполнив несколько маневров, сумел уклониться от встречи с противником. Но когда стало известно, что армия короля Иоанна, гораздо более многочисленная, намерена отправиться в погоню за ним, Черный принц, находившийся в это время в Турени, медленно двинулся назад в Гиень, отягощенный обозом с добычей. К середине сентября западнее Пуатье, близ Мопертюи на берегах Миоссона, его нагнала французская армия, численности которой хватило бы, чтобы его раздавить. Но два кардинала, посланные папой Иннокентием VI, добились перемирия на двадцать четыре часа ради последних и напрасных мирных переговоров. Англичане и гасконцы использовали эту отсрочку, ниспосланную провидением, чтобы укрепиться на более сильных позициях. Когда битва наконец началась, их малочисленность, как и при Креси, вынудила их прибегнуть к военным хитростям, недостойным рыцарей: движению вдоль изгородей, засадам в островках леса, стрельбе по лошадям, которую вели валлийские лучники, обманным движениям, заманивавшим «баталии» [53]противника одну за другой в ловушку. До боя Черный принц не желал большего, чем позволения отступить на свои земли, обещая даже не поднимать оружия в течение семи лет, — так он страшился разгрома при встрече с пятнадцатитысячным войском противника. Уверенный в победе, король Иоанн отверг его предложения. Но когда 19 сентября сражение закончилось, те из французов, кто не погиб и не бежал, оказались пленниками жалкой англо-гасконской армии, в которой творцами победы были намного в большей степени аквитанские вожди, каптал де Буш, Чандос [54], нежели принц Уэльский. Пленных отправили в Бордо; среди них был и король Франции, упрямо не желавший бежать.

IV. УПАДОК ФРАНЦУЗСКОЙ МОНАРХИИ

 Король в плену: эти слова отражали всю трагичность положения Франции. Подобной ситуации не возникало уже более столетия. Но после Мансуры Людовик Святой пользовался в Европе таким престижем [55], что никто и не помышлял напасть на его королевство; он оказался в руках противника, легко удовлетворившегося хорошим выкупом; наконец, его подданные не страдали от этой далекой и славной войны, в которую его вовлекла вера. Совсем в другом положении оказался Иоанн. Конечно, лично короля ни в чем не обвиняли. Из всех провинций доносились изъявления сочувствия рыцарственному суверену — доказательства верности народа своей монархии, верности, которую не могли бы поколебать никакой промах, никакое поражение. Но тем, кому плохо, требуются виноватые; ругали знать, отважную, но легкомысленную, которая потребовала сражения и дала разбить себя на поле боя; обличали бездарность чиновников, королевских советников, ободравших население как липку, что не помешало разразиться катастрофе. Это чувство ненависти, в пассивной форме существующее по всей стране, открыто выльется не везде. По стечению обстоятельств восстание вспыхнет лишь в двух очагах очень ограниченной площади: в нем, с одной стороны, примут участие буржуа Парижа и городов Иль-де-Франса, с другой — крестьяне области Бове. Однако часто бывает, что небольшая, но смелая группа берет верх над апатичными массами. Почти на два года твердое сопротивление повстанцев поставит под угрозу всю систему управления монархией, плод терпеливых усилий нескольких веков, а может быть, и само будущее династии.