Столетняя война

Уже при жизни бедный бретонский рыцарь [65]пользовался популярностью, совершенно несоразмерной его талантам или же его подвигам. С тех самых пор в памяти людей имя Карла V неотделимо от имени его коннетабля, легендарного святого паладина. Повинна в этом не только неудобоваримая поэма Кювелье [66], длинная песнь рапсода, наполненная наивными анекдотами и невероятными легендами, — французский ответ на дифирамбы герольда Чандоса Черному принцу и его гасконским капитанам, создавшие им дутую славу. Фруассар, хорошо знавший предмет и точно выражавший чувства рыцарей, не меньше удивлялся фавору Дюгеклена и с не меньшей готовностью восхищался его геройскими деяниями. В лице этого заурядного капитана, неспособного выиграть сражение или успешно завершить мало-мальски значительную осаду, но умевшего повести за собой грабительские банды рутьеров (видевших в нем своего хозяина), раздувшегося от сознания собственной значительности и притом щепетильного в вопросах рыцарской чести, Франция Карла V обрела военачальника по своей мерке — для решения рутинных задач, которые только и были ему по плечу. Когда он поступил на службу к королю накануне восшествия того на престол и на исходе проведенной в нужде молодости, богатой одними затрещинами, бедный бретонский рыцарь был всего лишь капитаном рутьеров, любителем набегов и грабежа, однако превосходящим себе подобных железной властью, умением добиться от своих наемников суровой дисциплины. Его гробница в Сен-Дени показывает, что физически он был некрасив: большая голова на квадратных плечах, сильно приплюснутый нос, и лишь в улыбке видна человечность. В силу вещей его призвание — иметь дело со скудными ресурсами, небольшими силами, проводить короткие вылазки, налеты, стычки. Даже его выжидательную стратегию нельзя поставить ему в заслугу — эту стратегию навязал ему король. Всякий раз, когда он выскальзывал из-под королевской опеки и действовал по своему разумению, то искал полевого сражения и терпел в нем разгром — при Орее, при Нахере [67]. Жаден и кичился недавно полученными титулами: он граф Лонгвиля милостью Карла V и герцог де Молина милостью короля Кастилии. И однако в момент опасности мудрый король, не задумываясь, заставит завистников умолкнуть: он доверит Бертрану меч коннетабля, то есть главнокомандующего королевскими армиями. Фигура Дюгеклена снова блистательно соответствует потребностям момента. За десять лет, которые ему остается жить, он скудными средствами изгладит позор договора, заключенного в Кале. Его слава затмит славу всех остальных капитанов, всех остальных соратников короля: что такое рядом с ним энергичный Жан де Вьенн, сухопутный человек, которого в это же время назначили адмиралом и который, никогда не выходя в море, полностью восстановит королевский флот?

II. ВОЗРОЖДЕНИЕ КОРОЛЕВСТВА

 Один английский шпион, имевший задание собрать для принца Уэльского сведения о намерениях Карла V, весной 1364 г. писал своему правительству:

«Политика нового короля состоит в том, чтобы говорить англичанам красивые слова, пока не получит обратно заложников, каковые находятся в Англии, или хотя бы большую часть; тем временем он пойдет войной на короля Наварры и будет продолжать войну в Бретани; прикрываясь же оными войнами, он будет непрестанно собирать войска; по получении означенных заложников он немедля повсюду пойдет войной на англичан и на княжество (Аквитанию)... и вернет себе все, что попало в руки англичан, после чего истребит их».

Политическое прошлое дофина подтверждало правдоподобность этого предсказания, которое, может быть, больше соответствует фактам, ибо осуществится точь-в-точь, чем намерениям. Если англичане подозревали Карла, в этом не было ничего удивительного: тот, кто отверг одиозный Лондонский мир, отразил великий набег англичан 1359 г., ускорил освобождение отца, способствовал отклонению Штатами «договора заложников», тот не мог до бесконечности мириться с уступками, сделанными по договору в Кале. Но предполагать, что с самого восшествия на престол он готовил разрыв и собирал силы с целью в ближайшее время возобновить войну, — значит обвинять его в двурушничестве или приписывать ему дар предвидения, каким он в такой мере не обладал. В то время слишком много серьезных проблем грозило самому существованию королевства, чтобы еще начинать новый франко-английский конфликт. И чтобы выбраться из этого затруднительного положения, недостаточно было усыплять бдительность недоверчивого противника красивыми словами: следовало еще и убеждать его в своей добросовестности, завоевывать его доверие, а для этого со всем возможным рвением выполнять все договорные обязательства. Как мы увидим, такой и была политика Карла по отношению к Англии почти четыре года. Не будем забывать о постоянном присутствии победителя — придирчивого, бдительного, всегда готового к интервенции, если заподозрит притворство, и тогда результаты, которых добился мудрый король, покажутся еще более замечательными.