Столетняя война. Том III. Разделенные дома (ЛП)

Повышение среди пэров Ричарда II в сентябре 1397 года вскрыло глубокие разногласия даже среди тех, кого он считал своими друзьями. Некоторые из них полностью связали себя с переворотом Ричарда II из личных убеждений, амбиций или их сочетания. Другие придерживались более двусмысленной позиции. Два новых герцога, Моубрей и Болингброк, сами были в числе лордов-апеллянтов 1387 года. Они получили новое помилование за свои преступления, но Моубрей, например, сомневался, что такие милости многого стоят. Он согласился принять участие в судебном преследовании своих бывших коллег, но со временем ему становилось все более не по себе. Он сопротивлялся приказу короля убить герцога Глостера до тех пор, пока мог. Он не явился в суд в первый день процесса над Арунделом и Уориком и публично выступил против предложения аннулировать акты Беспощадного Парламента. Генрих Болингброк находился в несколько ином положении.  Ричард II никогда не любил его и не привлекал в свой внутренний круг советников, не поручал ему дипломатических дел или других важных государственных вопросов. По словам сэра Уильяма Багота на его суде в 1399 году, Ричард II однажды сказал ему, что Генрих "в душе был никчемным человеком и всегда им будет". Но он был наследником самого богатого и могущественного дворянского дома в Англии и вторым в линии наследования престола после своего отца. У него также была значительная личная поддержка, причем не только среди многочисленных приближенных и клиентов дома Ланкастеров, но и среди более широкой публики, привлеченной его обаянием и репутацией рыцаря и крестоносца. Правда заключалась в том, что Ричард II боялся его, ведь когда-нибудь Болингброк вступит в наследство своего отца и получит право играть видную роль в государственных делах, будь он другом или врагом. Король реально опасался, что его кузен станет центром оппозиции его правлению. Со своей стороны, Болингброк вряд ли одобрял убийство герцога Глостера и не питал иллюзий относительно того, кто несет за него ответственность. Он также не мог быть уверен, что растущий аппетит Ричарда II к конфискациям и его постоянное наступление на крупные аристократические поместья не обернется в один прекрасный день против дома Ланкастеров. Атмосфера при дворе была отравлена капризной ненавистью короля, его неуверенностью, подозрительностью и ужасными вспышками гнева, а также безропотным повиновением окружающих. "Кто из вас, если бы Ричард II чего-то захотел, отказался бы подчиниться или посмел перечить ему?" — спросил его советник сэр Уильям Багот у своих обвинителей на суде в 1399 году[1168].

Почти наверняка именно Багот предложил план уничтожения дома Ланкастеров вскоре после закрытия Вестминстерского Парламента. План состоял в том, чтобы арестовать Ланкастера и Болингброка, пока двор находился в Виндзоре, и предать их смерти. Затем сговорчивый Парламент должен был отменить семидесятилетней давности статуты, отменившие приговор Томасу Ланкастеру в 1322 году. Поскольку эти статуты были юридической основой ланкастерских владений, в результате все обширные земельные владения Джона Гонта были бы переданы короне. Немногие вещи свидетельствуют о разрушении древней преданности больше, чем шаг этого человека, который был сторонником Джона Гонта, служил при дворе Болингброка, а годы спустя был похоронен под латунной пластиной, на которой он был изображен с шейной цепью Ланкастеров. По словам Моубрея, который был посвящен в ход обсуждения, план Багота был активно поддержан королем, подстрекаемым Скроупом и некоторыми из более амбициозных новых пэров, которые надеялись разделить добычу. План был отменен отчасти из-за противодействия некоторых придворных Ричарда II, включая самого Моубрея, а отчасти потому, что Моубрей рассказал о нем Болингброку. Эти два человека случайно встретились на дороге из Лондона в Брентфорд в декабре 1397 года. Моубрей сказал: "Мы оба скоро будем уничтожены". "Почему?", — спросил Болингброк. "Из-за Рэдкот-Бридж", — ответил тот. Затем он раскрыл все подробности дела. Болингброк сказал, что не может поверить, что король способен на такое предательство. Разве он не поклялся святым Эдуардом быть для него добрым господином? "Король много чего наговорил мне от имени Бога, и от этого я не стал ему больше доверять", — ответил Моубрей[1169].